– А чтобы разом? – это Любка, самая молодая. Еще в неказистом виде молодости, еще тело не припухло где надо, одни мослы, горюет Любкина мать, – ну, красивый, богатый да непьющий?
– Это ты в клуб ходи кино смотреть, – баба Шура, переваливаясь, идет к буфету за бутылочкой наливки. – А по жизни из трех одно.
Выпили наливочки, щеки раскраснелись, давай бабу Шуру тормошить – пойдем мол, гадать, да пойдем!
– Я знаю! – Ленка в сени бежит, валенок свой тащит, – надо бросить с крыльца! И куда мыском укажет – оттуда жених. Мне надо, чтобы на Москву показал. Москва где?
– Это на поезде ехать, – говорит баба Шура, – а до поезда еще попуткой. А там автобусом. Тебе чего, валенок пешком пойдет, как такси?
– Ой, ну можно еще выйти на перекресток дорог, и кто первый попадется, имя спросить и будет жених
– Ой, не смеши. – Наташка вторую рюмочку наливает, – об это время, кроме деда Никифора, никто по дороге не шатается. А ты где в Москве Никифора сыщешь? А если баба пойдет?
– Ой, ну, не знаю, можно еще карты раскинуть?
– Давайте, я вам древнее гадание расскажу, – баба Шура пальцы, скользкие от овечьей шерсти, обтерла, по скатерти ладонью провела – можно к бане пойтить. Но строго чтобы в полночь. Не забоитесь?
– В баню-то? Ой, ну не в лес же! – Любка страсть, как замуж хочет. Мамка ее поедом ест, и денег нет, и корову дои, и сено коси, и пропадай, почем зря, пока другие заграницей на пляже лежат. – Девочки, пойдем? А чего, мыться надо?
– Нет, – баба Шура засаленную колоду карт на стол положила, раскладывает – короля бубнового не ищет, ищет марьяжного, червового. – Пойдем к дедовой бане, что на околице. И в предбаннике надо что-то заголить, кто на что смелый. Либо грудь, либо попу.
– Это зачем-то? – Наташка даже покраснела, – а кто ущипнет?
– Вот! Оно в том и суть гадания. Тут слова нашептать надо, и ждать. Ежели ущипнет гладкой рукою – озорник муж будет и до баб охочий. Если погладит – любить будет. Шершавая рука – пьяница горький. Увечная – бедняк. Если синяк останется – бийца будет. А ежели на голом месте будет что денежка как приклеена, богатый.
– Это как мне на грудь деньги приклеят? – Наташка даже ощупала себя на предмет, – нет ли денег уже сейчас?
– А на то и есть колдовство, – баба Шура зевнула. – Идите девки, все одно света до завтрева не будет, а мне на покой пора.
Вышли подружки, на небе месяц ясный, снег блестит, спит деревня. Даже собаки не брешут.
– Ну что, пошли? – Ленка, видать, выпила порядочно, что такая смелая. На селе про нее много чего плели, очень уж она к мужскому полу охоту имела. Тут-то, наши знают, кто ее замуж возьмет? Разве только в Москву.
– А пойдем, – Наташка Любку локтем подтолкнула, – вдруг повезет? А то пиши в газету, пиши, так и будешь куковать.
Идут они, идут, тропочка узкая, а все видать, как днём.
– Обождите, я еще бутылочку возьму, – это Ленка сказала, как раз с её домом поравнялись, – в бане и глотнем.
Дошли до дедовой бани, засов отодвинут, не заперто. Должно, дед мылся, а забыл. Ну, в темноте кое-как свечной огарок нашли, запалили, из горлышка вина попили, осмелели.
– Давай, Любка сначала, – говорит Наташка, – ей важней, она ж девица пока еще не нагадали.
– Нет, сначала я, – возмутилась Ленка, – Любка молодая, а я перезрела, ожидаючи.
– Тогда я, – Наташка тулуп скидывает, – мне уж на пенсию скоро. А вы ждите в очередь. По возрасту.
Ну, расстегнула она кофту на груди, да вошла в баню. И успела только подумать – а почему тепло-то? День не субботний, дед не топил? Стоит посерёдке, а сама бабкину наговорку тарахтит – приди, женишок, на банный порожек, обмани меня, полюби меня… и ничего. Никто не хватает ее. Стоит, дура дурой. А тут девки из предбанника подпирают. – Мы тоже хотим! Ленка совсем, до исподнего разделась, а Любка осталась в одной майке. Стоят, голосят – женишок! На посошок! Тут свет-то и дали. Девки, как были, так и обмерли. В бане, на полках, трое мужиков лежат, спят. Они к деду приехали хлев ставить, вот, дед их в баню-то и пустил пожить. Ох, визга было! Мужики сами еще хуже перепугались, а девки бежали, в чем собрать успели. С тех пор только картам доверяют.
Петр Васильевич