Бузина, или Сто рассказов про деревню

Танечка родилась в деревне. Точнее, в дороге – из деревни в город. Мать её, восемнадцатилетняя беременная дуреха, до того, как отошли воды, даже и не заглядывала в медпункт, и бабка, перепугавшись, бросилась на почту вызванивать «Скорую», а «Скорая» была на вызове, и отправили Нинку рожать на попутке, а попутка попала в аварию на железнодорожном переезде, и Нинка получила еще шрам на лоб, а Танечка так и увидела свет – сквозь окна «Скорой». Нинка Танечку кормить не стала, сбросила бабке на руки, да поехала искать в Москву Танечкиного папку. Пока искала, бабка, ворча и плача, нянчила внезапную внучку, кроила свою пенсию на сто частей, чтобы еще и на мать лежачую хватило, и грозила небу кулаками. Танечка росла заморышем, «налепышем» – цепляла все болячки – когда класс валился с гриппом, она уже лежала дома. Летом – вечно разбитые коленки, укусы от шершней, крапивные ожоги, ветрянка – все это было Танечкино, и бабка, уже смирившись, тихо пила разведенный спирт «Максимку», и шла по соседям – просить денег внучке на лекарство. Дачники давали охотно, не одалживая – а навсегда, да еще от себя добавляли, и сахару, и заварки, и вещички везли детские, красивые, глаженые, чистые. Танечка была тихонькой, бледненькой, с синеватыми тенями под глазками, с тощим пепельным хвостиком волос, жалостливой к собакам и котам, и все жалась в уголке – книжки читала. Мать её вернулась, когда Танечка уже шла в пятый класс, и опять незаметно пронеся московскую беременность, родила Танечке братца Вовку, смешного, смуглого и круглолицего. Чистай наш зоотехник на вид, – сказала бабка и приняла на руки и внука. Нинка, помесив сапогами на столичной шпильке деревенскую грязь, подалась в Питер, где жила дальняя дедова родня, и вновь пропала. Бабка уж и охать перестала, когда на руках скопилось пятеро, двойняшки питерские, девчонки, и еще один малец, должно, с Твери, или с Ржева. Последний из отцов оказался совестливым и женился на Нинке, и зажили они в районе, забрав к себе последних троих. Танечка окончила школу с таким высоким баллом по ЕГЭ, что даже из РОНО ахнули. Но денег ехать на учёбу в город не было, хотя и брали на бюджет, но бабка была хворая, и пьющая, а Вовка маленький и беспутный. Вот сейчас ночью, отмахивая четырнадцатый километр из дома отдыха, уютно легшего на берег реки, Танечка думала о том, как же вырваться отсюда, из непролазной нищеты и безлюдья, и не знала ответа. Управляющий домом отдыха, человечек пришлый, вороватый и хитрый, скопивший уже не на одну квартиру в курортном Сочи, платил девчонке 500 рублей за двенадцатичасовую смену тяжкой работы горничной, накидывая отдыхающим по пяти тысяч на двухсотрублевую бутылку водки. Танечка не плакала, твердо впитав законы жизни с молочной смесью, и думала о том, что она накопит денег, заберет брата Вовку и уедет в жаркую страну, где есть море, пальмы и где, как говорили, можно за смену в гостинице заработать аж сто долларов.

                                        х х х

Лето отступает медленно, нехотя, незаметно для будничного, дневного глаза… всё так же жарко днём, и небо еще не поднялось ввысь, как в сентябрьскую осень, не разбавило синь осенним дождем до хрустальной хрупкости и печального света. Но и среди дня, бросая взгляд на рябину, замечаешь, что винного цвета грозди уже видны в листве, и яблоки проступили желтыми и красными мазками сквозь зелень сада. Пожелтела ботва у картошки, свернули свои головки стрелки чеснока, боярышник вдруг вспыхнул, и птицы сидят на заборе, вертят головками – ждут, когда можно будет клевать ягоды…

И только к вечеру, как заходит солнце, жара резко сменяется холодным ознобом, выступает роса – на всём, на траве, на крыше теплицы, на скамейке… летучие мыши вылетают не в полночь, а в восемь, и бьются бильярдными шарами, отражаясь от стен домов. Ухает филин, полумесяц обозначает луну, и небо дарит себе звездную пыль, драгоценную, в дрожании граней – любуйся! Вот я, какая! И ты сидишь на крыльце и смотришь, смотришь туда – куда ушли те, кого ты любила…

Мурии и сикахи

В 90-е годы народ буквально ополоумел от отсутствия цензуры, и начал печатать всё, что попадёт под руку. Изыскивались советы народных целительниц, сочинялись рецепты и истории «найденные на чердаке». В подаренном мне отрывном календаре с зазывной надписью «Тебе, дачник!» я наткнулась на несомненно старинный способ избавления от комнатных муравьев. Предлагалось поставить горшочек с землей, собранной (не скажу где), сделать там выемку, и, прочтя три раза предлагаемое заклинание, дождаться, пока все мураши радостно маршируя, уйдут в узилище, после чего залить дыру воском от свадебной свечи – и все! В смысле утопить горшок в соседском колодце.

Эх, молодость… наивная, светлая пора! Тут как раз у Ваньки Папанина мураши и завелись. Заехав за мной на тракторе, Папанин бережно доставил меня в косую с рождения избушку. Да-а-а, тут можно было снимать Парк Юрского периода… какие-то песчаные кучи, обувь, смешанная с глиной, выбитые чьей-то заботливой рукой стекла и фикус с двумя листьями. Папанин смущенно поводил руками: