От дебилов я ничего хорошего не ожидал.
— Месье Ванмарсениль, может, инвалидное кресло? Так Бруно будет удобней, — любезно предложила сиделка, вставшая на моём пути, та самая, которой я помог когда-то убрать говно. Я прикусил губу.
— Если вы предлагаете, мой друг не откажется от транспорта, мадемуазель, — с натянутой улыбкой согласился я и заботливо усадил говнюка в кресло. Расправил плечи, ещё раз поблагодарил сиделку.
Выкатив урода на улицу, я глубоко вздохнул и улыбнулся: все детали плана под названием «месть» раздобыты — не это ли вселенское счастье? Оставалось лишь соединить их между собой.
Поздоровавшись с санитаром, я поцеловал вышедшую навстречу Лию. Она предупредила, чтобы мы не гуляли долго, а я закивал, соглашаясь и целуя ее руки в бесконечной благодарности за такой подарок. Я убеждал ее, что Бруно полезно будет погулять для самочувствия, а то бедолага не спал уже как пару недель. Я прибавил шаг и покатил кресло со стонущим выродком, который, сука, наверняка пытался подать сигнал о помощи.
— Заткнись, Бруно, тебе никто не поможет, я официально забрал тебя. Так что прекрати стонать и привлекать внимание! — прошипел я, нагнувшись к его уху и борясь с желанием откусить. — Расслабься и не смей лишать меня удовольствия. Ты ведь его получил, когда давил мои яйца всмятку.
Я остановился возле машины, открыл дверь и впихнул выродка в салон. Сунув в багажник кресло, сел за руль и удовлетворённо закурил. Понял, что не удосужился предложить сигарету и «другу». Вот я сволочь невоспитанная.
— Будешь? Ладно, не обижайся, сейчас приедем на природу, устроим пикник, выпьем, поговорим по душам.
И рассмеялся, как последняя скотина. Мне было хорошо — и ладно, на остальное похуй. Не хотел думать ни о морали собственных действий, ни об их последствиях. Сейчас всё неважно.
***
— Смотри, какая природа вокруг: деревья с пышной листвой, свежая трава, небо голубое, солнце так и слепит глаза, да? — я знал, что Бруно не ответит, но всё равно продолжал разыгрывать сцену. — Красиво же, ты не находишь?
Добравшись наконец до знакового для нас обоих места, я остановился и вышел из машины, разминая затёкшую шею. Вот мне снова и посчастливилось оказаться здесь, на ромашковом поле рядом с рощей. Правда, во снах я никуда и не уходил отсюда, только теперь настала пора сделать всё, чтобы убежать. Спастись. Оставить другого на моём месте. Я открыл заднюю дверцу машины и посмотрел на Бруно.
— Узнаёшь? — Схеперс замычал и попытался спрятаться под сиденье. — Ну что за глупый недочеловек, кто же так прячется, а?
Выдернув слабое тело из салона, я поставил его перед собой, положил руки на его плечи и сильно сжал их.
— Только дёрнись — и инвалидное кресло будет принадлежать тебе по праву, понял? — Бруно опустил взгляд на землю и глухо застонал. Как маленький, блять! — Давай, идём гулять и наслаждаться запахом леса и пением птиц. Хорошо, да? — Я ещё раз осмотрелся, отмечая, что здесь на самом деле удивительно хорошо. — И мне убегать больше не надо, и тебе догонять, здорово? Помнишь, сколько вас было?
Бруно запнулся и упал, я немедленно поднял его и приобнял, будто настоящего приятеля.
— А я помню, — прижавшись к его уху почти вплотную, я зашипел, словно гремучая змея, готовящаяся к броску, — вас пятеро. Ты, как всегда, главный и самый безумный, самый сильный, быстрый.
Бруно моргнул и уставился на меня более разумно. Он дёргал плечами, пытаясь выбраться из моей стальной хватки. Вот же выродок! Я усмехнулся вялой попытке сбежать. Всё равно не выйдет. Не уйти ему ни от меня, ни от прошлого.
— Знаешь, а я ведь пригласил твоего лучшего друга на нашу встречу, — я сообщил эту новость приторно радостно, хотя, может, в душе и действительно надеялся порадовать до ненависти родного нечеловека. — Вы увидитесь, прикинь?
Он упал на колени и заплакал. От радости что ли предстоящей встрече?
— Что за хуйня, ты можешь плакать? — Я искренне удивился и даже почему-то разозлился на подобное проявление. В моём понимании этот монстр не имел ничего подобного человеческим чувствам. — Тогда ты у меня начнёшь ещё и рыдать! А знаешь, в чьей постели я сегодня проснулся, а? — Бруно, вытирая сопли рукавом пижамной рубашки, покачал головой. — Ты же соображаешь, в принципе? Всё понимаешь, мразь?
Я нагнулся так, чтобы наши взгляды встретились. Как бы этот урод ни притворялся тупым, в глубине его зрачков я видел невысказанное: «Да! Да, ничтожество Ванмарсениль, я всё понимаю и держу твои яйца у себя!»
Схеперс затих и замер, трясясь то ли от страха, то ли от холода, то ли от таблеток, килограммами сжираемых в клинике. Я понимал, что он ждёт ответа. Кажется, невинный вопрос о той, что разделила со мной постель, привёл его в чувство, выдернул из океана безумия. Я обошёл его с другой стороны, нагнулся к уху и прошептал:
— С малышкой Амандой, помнишь её? Раньше она была маленькой, нежной, весёлой, сочувствующей каждому живому существу девочкой.