Бычара (СИ)

— Мелкий засранец, — ядовито выплюнул Бруно, — сейчас ты ответишь за то, что Люсия убежала.

Он протащил меня вперёд на несколько метров, пока я не оказался на ромашковом поле.

— Держите его! Или постой, у тебя есть евро, чтобы заплатить за мою неудовлетворенность, а? Есть, или нет?! — Он с досадой харкнул мне в лицо, но я лишь покачал головой. — Ха-ха, ну тогда я тебе преподам урок, отучу лишать меня хорошего траха и называть придурком! Ты запомнишь на всю жизнь, урод, что старших нужно уважать!

Навалившись на руки, парни лишили меня всякой возможности сопротивляться. Я пытался ударить хоть кого-нибудь ногами, но в конце концов перехватили и их. А потом пугающе быстро избавили от джинсов.

Покрывшись ледяной испариной от громкого звука — удара большого камня о камень — и широко распахнув глаза, я пытался понять, чего сейчас лишусь…

— Говнюк мелкий, мамочка никогда не говорила тебе, что за всё надо платить?

Ещё раз столкнув вместе два булыжника, Бруно присел рядом, расплылся в злобной улыбке, замахнулся и вмазал по яйцам. Заорать я так и не смог. Крик застрял в горле. Я терял сознание.

Раз за разом камни опускались вниз, рождая неприятный хлюпающий звук. Раз за разом сознание покрывалось рябью и уходило всё дальше. Раз за разом я слышал громкий призыв вокруг: «Всмятку! Всмятку!» Наконец, лишившись чувств от шока и боли, я утонул в мягком забвении, преследуемый одной мыслью: «У меня больше нет яиц, а значит, мне никогда не стать настоящим мужчиной и не позвать Люсию замуж». Теперь я грёбаный кастрат!

***

Следующие несколько месяцев пролетели для меня в густом сером тумане.

Выписавшись из больницы, продолжил жить. Ел, пил, спал, ходил, как все, в школу, но какая-то часть меня, какая-то очень важная часть, словно умерла. Словно, когда я очнулся и встретился с обеспокоенными глазами отца и матери, я очнулся не весь. Что-то во мне заснуло, так и не сумев проснуться.

Доктор приходил к нам, проверяя моё физическое состояние. Я слышал, как он терпеливо убеждал родителей, что всё ещё возможно исправить и вернуть мне мужское «я». Доктор рассказывал о тестостероне, который необходимо будет вводить, дабы компенсировать потерю его естественной выработки и позволить организму развиться если не нормально, то хотя бы полуправильно:

— У Джеки появится грубый голос, густая щетина, разовьётся мускулатура, он станет активным мужчиной. Не лишайте мальчика этой возможности.

В один из вечеров, когда он ушёл, в очередной раз попытавшись убедить родителей в необходимости колоть гормоны, отец заглянул ко мне и неловко присел на краешек кровати.

— Знаю, что ты всё слышал, — невесело признался он. — Скажи мне, что ты сам об этом думаешь?

— Я не хочу становиться пасивным, а ещё геем не хочу быть, пап, — ответил, припомнив слёзный вопрос матери о будущем моей ориентации.

— Глупенький. — Отец мягко улыбался. — Мама очень переживает за тебя и говорит всякие глупости. Прости её. Ей нужно время, нам всем нужно время, чтобы справиться с трудностями. Она любит тебя, Джеки. И я тебя люблю, и неважно, активен ты или пассивен. Но если ты хочешь стать доминирующим мужчиной, то гормоны — единственный к этому путь, понимаешь?

Я медленно кивнул, слабо задумываясь о том, что будет, если в какой-то момент я захочу отказаться от уколов. Я стану чем-то средним между мальчиком и девочкой. Женоподобным уродцем.

— Хорошо, сын. Вот ты и вырос. — Он кривовато улыбнулся, явно стараясь скрыть боль, но вышло у него неважно.

— Вырос? — изумлённо пролепетал я, не улавливая, о чем это он. Ведь я не знал, каково это — быть взрослым. Я по-прежнему находился там, на ромашковом поле.

— Да, вырос. Ты принял первое самостоятельное решение. — Он быстро ушёл, пряча слёзы.

Проведя ночь в раздумьях, я пришёл к выводу, что отец прав: я принял правильное решение. У меня будет тестостерон!

Припомнив здоровенного быка с отпиленными рогами, я подумал, что не так уж и сильно теперь отличаюсь от него. Лишённое оружия животное не просто осталось таким же неукротимым и агрессивным — оно стало ещё сильнее. Ещё яростнее защищало коров и телят, едва ли давало кому-то подойти ближе, чем на пять метров. Я и сам способен защищать. Если бык не сдался, то почему должен я? Я докажу всему миру, что Джека Ванмарсениля просто так не сломать. Меня будут бояться. Я стану бычарой!

***

Тенью отделившись от угла бара, я последовал за одним из дружков Бруно. Убедившись, что поблизости нет ни души, подошёл, перехватил переднюю дверь машины, в которую он собирался залезть, и беспощадно прищемил ему руку.

— Больно тебе, да, мразь? — услышав сдавленный стон, грубо выплюнул и впечатал его голову в стекло.

Утративший чувство равновесия, он упал и глубоко вдохнул — собрался закричать. Но я поспешно наступил ногой ему на грудную клетку, и воздух с хриплым свистом вырвался наружу, так и не оформившись в вопль. Позволив ярости заполнить сознание до краёв, я всю без остатка выплеснул её на свою жертву и оставил парня беспомощно хрипеть в луже крови с зажатой дверью рукой.