Был ли Пушкин Дон Жуаном?

Судьба неумолимо двигала поступками всех участников заключительной драмы. Решительность поэта в достижении материальной независимости не привела к результатам. Тираж современника не продавался. Пушкина ждал финансовый крах. Наталья Николаевна понимала это, помогая мужу в его заботах. В июле она признавалась брату: «Мы в таком бедственном положении, что бывают дни, когда я не знаю, как вести дом, голова у меня идет кругом. Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам, и, следовательно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того, чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободна».

В конце лета 1836 года поэт пережил самый пик своего отчаяния и крушения всех надежд на независимость. Н. А. Муханов, бывший в гостях на даче Пушкина, рассказывал, что он нашел поэта «ужасно упавшим духом». При последнем свидании с братом, в конце июня 1836 года Ольга Сергеевна была поражена его худобою, желтизною лица и расстройством его нервов. Александр Сергеевич с трудом уже выносил последовательную беседу, не мог сидеть долго на одном месте, вздрагивал от громких звонков, падения предметов на пол; письма же распечатывал с волнением; не выносил ни крика детей, ни музыки.

В августе, после долгого перерыва, Дантес снова появился в поле зрения Пушкиных, и, как отмечает графиня Фикельмон в своем дневнике, «… забывая всякую деликатность благоразумного человека, вопреки всем светским приличиям, обнаруживал на глазах всего общества проявления восхищения, совершенно недопустимые по отношению к замужней женщине». Как далеко зашли отношения Натали и Дантеса, сказать невозможно.

Пушкин не в силах сдержать своего раздражения против Дантеса, хотя до поры до времени не принимал решительных мер. Напротив, окружающим казалось, что Пушкин предоставил своей жене полную свободу. Он не запрещал ей видеться с Дантесом и, как вспоминала Д. Ф. Фикельмон, разрешил «своей молодой и очень красивой жене выезжать в свет без него».

Вяземский полагал, что поэт был «уверен в привязанности к себе жены и чистоте ее помыслов».

Но время шло, Дантес становился все настойчивей. Д. Ф. Фикельмон записала в своем дневнике: «То ли одно тщеславие госпожи Пушкиной было польщено и возбуждено, то ли Дантес действительно тронул и смутил ее сердце, как бы то ни было, она не могла больше отвергать или останавливать проявления этой необузданной любви… Было очевидно, что она совершенно потеряла способность обуздывать этого человека и он был решителен в намерении довести ее до крайности».

К тому же, по словам В. Ф. Вяземской, влюбленная в Дантеса высокая, рослая старшая сестра Н. Н. Пушкиной Екатерина Николаевна нарочно устраивала свидания Натальи Николаевны с ним, чтобы только повидать предмет своей тайной страсти. Ситуация становится напряженной. По рассказу В. Ф. Вяземской, Н. Н. Пушкина бывала очень часто у них в гостях и всякий раз, как она приезжала, являлся и Дантес, про которого уже знали, да и он сам не скрывал, что Пушкина очень ему нравится.

Сберегая честь своего дома, княгиня напрямик объявила нахалу-французу, что она просит его свои ухаживания за женою Пушкина производить где-нибудь в другом доме. Через несколько времени он опять приезжает вечером и не отходит от Натальи Николаевны. Тогда княгиня сказала ему, что ей остается одно – приказать швейцару, коль скоро у подъезда их будет несколько карет, не принимать г-на Геккерена. После этого он прекратил свои посещения, и свидания его с Пушкиной происходили уже у Карамзиных.

Пушкин начинает удивлять общество своим поведением, своим все более увеличивающимся неврозом, появившимся на почве ревности и неудач. Другая молодая особа, дочь любимой им когда-то Екатерины Андреевны Карамзиной, Софья Николаевна, рассказывая о веселом праздничном вечере и танцах, писала: «Получился настоящий бал, и очень веселый, если судить по лицам гостей, всех, за исключением Александра Пушкина, который все время грустен, задумчив и чем-то озабочен. Его блуждающий, дикий, рассеянный взгляд с вызывающим тревогу вниманием останавливается лишь на его жене и Дантесе, который продолжает все те же штуки, что и прежде, – не отходя ни на шаг от Екатерины Гончаровой, он издали бросает нежные взгляды на Натали, с которой, в конце концов, все же танцевал мазурку. Жалко было смотреть на фигуру Пушкина, который стоял напротив них, в дверях, молчаливый, бледный и угрожающий!».