Быль о полях бранных

Раб от ужаса стал подвывать щенячьим голосом. По-видимому, он не ожидал такого поведения от возможных покупателей его опасного товара. Не сообразил глупый воровской ум, что не все можно купить безнаказанно. Что не одну только его голову тащит на плаху этот блестящий и такой безобидный с виду полукруг-золота. Этой покупкой нигде и ни перед кем не похвастаешься, как драгоценным конем, например. И на краю света не спрячешься с такой пайцзой, если станет известен ее нынешний владелец.

— Что будем делать, владыка? — хриплым голосом спросил Семен Мелик.

— Не ведаю, сын мой...

Но в этой грозной ситуации вдруг решительно проявился воинский дух бывалого разведчика и воеводы. Мозг его сработал мгновенно.

— Чего ты хочешь за пайцзу? — теперь уже спокойно спросил раба боярин.

— М... мы... ма...

— Не дрожи! Говори твердо! — прикрикнул Семен Мелик и сразу привел злоумышленника в более или менее нормальное состояние.

— Мы хотели, чтобы ты, могучий бохадур, выкупил нас из плена и дал немного серебра на дорогу до наших очагов.

— А где эти очаги?

— Далеко. В Турции.

— Ну что ж, свободу я вам обещаю и серебра на дорогу дам, — обнадежил невольника русс и спросил: — Ты знаешь, где мое подворье?

— Да, мой господин.

— Сейчас возьми назад эту пайцзу...

— Пусть она у тебя останется, о боха...

— Нет! — резко возразил Семен. — Сейчас возьми ее назад, а вечером приходи со своим другом ко мне. Там все и решим.

— Хор-рошо, мой господин, — вскочил вор. — Мы придем, как только стемнеет.

Когда раб, забрав свое опасное сокровище, ушел, Семен Мелик попросил епископа:

— Пошли за ним, владыка, трех-четырех проворных доглядчиков. Чтоб шустрый ворюга сей аж до дома моего глаз наш тайный носил. А к вечеру пускай дозор твой проверит, не приведут ли невольники за собой еще кого-нибудь лишнего. Кто ж их знает, может, они все же доглядчики царя татарского, а этот оборванец за нашими головами приходил.

— Добро...

Пока епископ распоряжался, Семен Мелик обдумал все до мелочей. На предостережение Иоанна: «К подворью твоему царевы слуги и не по следу невольников прийти могут, ежели у них все заранее оговорено» — сказал:

— Мы тоже не лыком шиты и не ослами повиты. Рабов этих, Османа да Талгата, еще по дороге соколы мои перехватят и в другой дом сведут...

Долго еще потом разговаривали с глазу на глаз Семен Мелик и епископ Иоанн, обсуждали необычное происшествие.

— Надо же, как иной раз судьбина поворачивает, — говорил архиерей. — От какого-то презренного раба зависеть может судьба целых народов и всевластных царей. Ведь эта пайцза в умных руках все в Золотой Орде перевернуть может.

— У князя нашего Димитрия Иоанновича и голова и руки умные.

— Поистине. А ведь среди татар поверье такое: кто владеет пайцзой Джучи-царя, тот всей степью обладать будет.

— Пошто ж тогда Арапша замест власти вселенской смертельную рану нашел себе? — усмехнулся Семен Мелик.

— Мож, не в те руки попала.

— Может быть.

Глава десятая Дань московская

Русского посла принимали в Большой зале дворца султана, называемой Золотой. Она и была таковой на самом деле: стены, потолок и даже пол были инкрустированы драгоценным металлом. Дворец строился еще в языческие времена, и изощренный орнамент залы выдавал искусство китайских мастеров. Крылатые драконы, грифоны с львиными туловищами, диковинные хищные птицы зло разглядывали сапфировыми и рубиновыми глазами людей в зале, готовые, казалось, наброситься на все живое и растерзать в клочья.

Отблеск сотен свечей и дневной свет, проникавший в залу сквозь разноцветие стекол в огромных стрельчатых окнах, как бы одухотворяли всю эту великолепную нечисть, и любой невольно ощущал в ней живое воплощение демонических сил.

Но и ислам проник в эти стены. Может быть, на первый взгляд неброско, но явно и решительно. Тут и там тонко и соразмерно отчеканены изречения из Корана[64], знаки полумесяца. Причем мусульманские святыни располагались на самом куполе и на стенах — в двух саженях от гранитных плит пола. Чудища летали и скалились, как бы зажатые между ними. Расположение исламского орнамента утверждало: если бы не воля Аллаха, эта древняя языческая нечисть давно бы все изничтожила. Но она не может подняться в небо, боясь святых заклятий на куполе дворца, и не в силах низвергнуть зло на землю, ибо страшится слететь вниз сквозь броню всезащищающей молитвы.

С умыслом было сделано и другое: прием дани с покоренных народов. Этот ритуал потому проводился здесь, что самые богатые дары и самоцветы, золото и серебро меркли перед драгоценным великолепием и казались ничего не стоящей мишурой. Данник чувствовал свою бедность, ничтожество и невольно сопоставлял виденное с богатством своего государя. И то верно: мало кому в мире сущем удалось так ограбить множество народов и стран, как это сделали татаро-монголы...