Был однажды такой театр

Машина ехала по песку, оставляя за собой непроглядную стену пыли.

— Тополей и дубов здесь мало, — объяснил поседевший от пыли Яничари. — Они бы справились с песком. Акации одной не под силу.

«Акация, — подумал актер, — второй раз он произносит это слово. Первый раз он назвал так свою жену».

Вокруг, насколько хватал взгляд, раскинулась равнина с разбросанными на горизонте усадьбами. Пастбища и перелески равномерно сменяли друг друга, некоторое разнообразие вносили лишь телеги, время от времени громыхавшие по шоссе в сторону Кечкемета. Пейзаж этот вызвал у Дюлы какое-то странное и приятное беспокойство. Илка испытывала нечто подобное, она тесно прижалась к Дюле, взяла его за руку и не отпускала до самого приезда в усадьбу.

Хозяйство насчитывало около двадцати — двадцати пяти построек, окруженных деревьями. Здесь жили слуги семейства Яничари. Короткая аллея, обсаженная тополями, вела к двухэтажному помещичьему дому. Вокруг дома, за невысокой каменной оградой, зеленел парк. Рядом проходила дорога, по другую сторону которой простирались заросли акации, а следом за ними начинался лиственный лес — ясени, вязы, тополя, — уходивший куда-то в сторону Кондороша. Под деревьями лежали кучки песка, издалека напоминавшие убитую дичь.

Красивые большие ворота распахнулись, и «форд» въехал во двор. Здесь стояла тень, навстречу прибывшим повеяло прохладой. За круглым цветником, в котором преобладали красные и коричневые тона, возвышалось крыльцо господского дома, выкрашенного в светло-желтый цвет. Машина остановилась. Из-за двери выскользнула изящная фигурка. Легкими, стремительными шагами сбежала Аннушка по ступенькам. Распущенные, вопреки городской моде, волосы рассыпались по плечам. Она ничуть не изменилась: на Дюлу смотрело все то же нежное, полудетское личико. В этом было прямо-таки что-то вызывающее — она казалась чуть ли не моложе, чем прежде. Дюла уже жалел, что принял приглашение. Еще прежде, чем Аннушка подошла к ним, он твердо решил сегодня же вечером рассказать жене все как есть.

Аннушка встретила их очень ласково. Илку она поцеловала, а Дюле вежливо протянула руку. Держа ее кисть в своей, Дюла ждал знака, тайного пожатия — однако напрасно. Приветствие было дружеским, и ничего более.

В гостях у Яничари Дюла с Илкой пробыли десять дней. Все это время у Дюлы не было возможности поговорить с Аннушкой наедине. Он никак не мог уразуметь, зачем ей нужно постоянно сводить его с Яничари. Между тем она явно к этому стремилась. Что касается Илки, то ей Аннушка выказывала самую нежную дружбу. Илка чувствовала себя в ее обществе прекрасно. Кроме того, Аннушка постоянно заботилась о том, чтобы молодожены имели случай побыть вдвоем. Осматривать поместье они поехали одни, без хозяев. В качестве провожатого к ним был приставлен дядюшка Ороси, в прошлом пастух, а ныне — глава всей домашней прислуги.

Дядюшка Ороси продемонстрировал им самых лучших овец, роскошных баранов с тугими спинами и мускулистыми крупами, две сотни белых леггорнов на птицеферме за лесом, потом сводил их посмотреть на уборку кукурузы. Заботливый проводник, он изо всех сил оберегал своих подопечных от грубостей и пошлостей захолустной жизни. С такой жизнью они столкнулись в другой раз, бродя по окрестностям, уже без провожатого. История эта очень болезненно подействовала на Илку. Дело было в воскресенье, после обеда. Они вдвоем сбежали из усадьбы и наняли за два пенгё повозку до Кондороша.

Телега ехала медленно, глубоко зарываясь колесами в тяжелый песок. Илка и Дюла сидели, или, вернее, лежали, рядом на выстланных соломой досках, держались за руки и глядели в безоблачное небо, мелькавшее среди желтеющей листвы. Дюла чувствовал себя счастливым. Накануне вечером, когда супруги Яничари заснули, они с Илкой вышли на балкон. Дюла зажег лампу и стал читать жене «Трех сестер». Все время, пока он читал, в глазах у Илки стояли слезы. Дюла был растроган и не хотел, чтобы это чувство проходило. Он решил, что сыграет Тузенбаха для Илки. Странный, необычный герой чеховской пьесы был ему на удивленье близок и симпатичен. В этот вечер ему показалось, что двусмысленная игра, затеянная Аннушкой, окончательно разрушила существовавшую между ними хрупкую связь. Она не собиралась оживлять воспоминаний и все же позвала его сюда, в эту свою жизнь, позвала, чтобы мучить молчанием, подчеркивать свою отчужденность. Сидя в тряской телеге, касаясь теплого Илкиного плеча, глядя в ласковые, любящие глаза, он окончательно пришел к выводу, что Аннушкин ангельский лик лжив, а в душе она испорченная и недобрая.

Он поцеловал жену в губы, словно прося у нее прощения.