Был однажды такой театр

Сорок человек слушали в тот вечер пьесу «Что же завтра?». Только тогда я по-настоящему осознала, насколько глупа. Я не помнила, чтобы уже однажды ее слушала! Даже теперь, десять лет спустя, лежа в этой ароматной, пахнущей хвоей, воде, я продолжаю думать, что, когда Форбат читал свою пьесу впервые, главным героем был архитектор, а не чугунолитейщик.

Как бы там ни было, все приглашенные с воодушевлением аплодировали. Все жали Форбату руку и заранее желали Лаци удачи в его роли, явно тянущей на премию имени Кошута. Во время восторженных рукопожатий Форбат снова искал моего взгляда, как при первом прочтении. Но теперь я не смела смотреть ему в глаза, не смела, потому что новая пьеса мне совершенно не понравилась.

Гости один за другим торжественно и восторженно отзывались о пьесе. Лишь я молчала, с завистью слушая страшно умные, для меня непонятные рассуждения симпатичного замминистра, профсоюзного секретаря, председателя Союза писателей и остальных выступавших. Господи, вздохнула я про себя испуганно, ну почему же я такая глупая?

ПОКУПКА ТУФЕЛЬ

1

Туфли! Да, вчера на генеральной репетиции мне показалось, будто театральные туфли немного жмут. Быстрей из воды, пока не поздно, через час у меня будут туфли, какие я захочу; все должно быть идеальным, даже чуть-чуть неудобные туфли могут помешать на премьере.

Я люблю вытираться! Великолепное чувство, когда по тебе пробегает уйма махрушек и вытирает досуха. Ух! Совсем жарко стало. Вот сейчас я бы ни за что на свете не посмотрелась в зеркало. После ванны — нет: это уж было бы тщеславием, а я не тщеславна, просто умею ужасно радоваться жизни.

«Дор. Лац! Ушла покупать туфли, спи, а если проснешься, заезжай за мной на машине в кондитерскую на Вёрёшмарти. Жду тебя от десяти до половины одиннадцатого. Целую. Тв. сч. жен. Кат.».

Я прикалываю записку к его одеялу, он крепко спит, и у меня не хватает духу его разбудить. Сокращениями я пользуюсь потому, что и ими выражаю свою любовь, по-моему, «Кат» гораздо эротичней «Кати»! Кат! Это таинственно, волнующе, женщину по имени Кат можно вообразить прогуливающейся теплой лунной ночью по палубе океанского лайнера, а Кати — только на кухне в фартуке в горошек.

Вот и автобус. Это хороший знак, что мне не приходится ждать ни секунды на остановке. Сегодня весь мир — огромная гадалка, которая всяческими знаками подает мне вести о будущем. Она хочет, чтобы я поверила в успех, потому и автобус — вот он. И я верю в успех, но он ведь непредсказуем. Десять лет назад, например, мне не верилось, что спектакль «Что же завтра?» будет иметь успех. А успех был потрясающий, он принес Лаци вторую премию имени Кошута, на которую мы купили новую старинную мебель. Чугунолитейщик в исполнении Лаци вдохновил многих художников и скульпторов, его в качестве примера поминали на театральных дискуссиях; и Дюри Форбат, который, между прочим, не был доволен своим произведением, тоже сказал, что ради Лаци стоило «смонтировать» эту пьесу.

Я смотрю на витрины, витрины смотрят на меня. В стеклах отражаются мужские фигуры у меня за спиной, за мной наблюдают.

Меня все же узнают иногда на улице по нескольким эпизодическим ролям в кино и одной-двум телепередачам. Главным образом мужчины. Я смотрю на туфли сквозь стекло, залепленное мутными мужскими отражениями, и думаю о частной актерской школе вдовы Палади Михайнэ, хотя у меня нет сейчас на то никаких причин. Господи, да как же нет, ведь через витрину я вижу магазин, где сейчас одна очень похожая на тетю Палади дама примеряет туфли. Конечно же, это не тетя Палади, она уже умерла. Хотя можно вообразить, что в такие вот погожие весенние дни она наведывается сюда, на улицу Ваци, и вместо вечности наслаждается примеркой красивых итальянских туфель.

Тетя Палади была очень плохой актрисой, но безукоризненной вдовой. Она с большим усердием сохраняла память о своем муже, вследствие чего, принимая во внимание его выдающиеся заслуги в области театрального искусства, ей удалось добиться от государства разрешения на открытие частной актерской школы.

Полтора года ходила я в ее школу, после того как Лаци мою новую попытку поступления в институт счел несовместимой со своей преподавательской деятельностью. Я и не возражала, главное — что я могу учиться, практиковаться, стать актрисой.

— Лев! — кричит тетя Палади в начале урока.

Мы все принимаемся грозно рычать, долго растягивая звук «о».

На уроках речевой техники у тети Палади, подражая голосам животных, мы овладели правильным произношением гласных звуков.

— Тюлень!

Это была команда к лаеобразному повторению короткого звука «у».

— Коза!

И мы, посредством блеяния, приступали к упражнению над звуком «э».