Была ли альтернатива? («Троцкизм»: взгляд через годы)

Последовательно разрушая в ходе дискуссии ленинскую концепцию партийного единства, предполагавшую свободу выражения различных мнений внутри партии, триумвиры и их сторонники заменили её концепцией «монолитности партии», согласно которой высказывание её членами любых взглядов, расходящихся с позицией большинства ЦК и Политбюро, рассматривалось как выражение фракционности и враждебных партии умыслов.

Поведение лидеров большинства в дискуссии 1923 года, как и на всех дальнейших этапах внутрипартийной борьбы, наглядно показало, что блокирование со Сталиным неизменно оскопляло их интеллектуальную силу и вело к нравственной деградации. Сопоставляя направленные против оппозиций выступления Зиновьева и Каменева в 1923—1924 годах, Бухарина, Томского и Рыкова в 1925—1927 годах с выступлениями Сталина тех лет, мы обнаруживаем и поразительную схожесть аргументов, и одинаковую подмену принципиальных доводов грубыми политическими наветами и инсинуациями.

В ходе дискуссии между триумвирами наметилось своеобразное разделение труда. В то время, как Зиновьев и Каменев, выступавшие с пространными докладами, возглавляли пропагандистскую кампанию, Сталин через Секретариат осуществлял организационные меры, которые оппозиция расценивала как «исключительно механическое подавление общественного мнения известной части партии». Уже в ходе дискуссии некоторые оппозиционеры были сняты с руководящих постов. Особенно острый характер приобрел эпизод со снятием Антонова-Овсеенко с поста начальника Политуправления Красной Армии.

27 декабря 1923 года Антонов-Овсеенко обратился в Политбюро и Президиум ЦКК с письмом, в котором он приводил многочисленные факты, свидетельствующие о том, что «весь аппарат партии приведён в определённое движение», направленное на подавление всякой критики большинства ЦК и изображение Троцкого в качестве знамени всего «не ленинского» в рядах партии. «Эти бесшабашные и безыдейные нападки на того, кто в глазах самых широких масс является бесспорно вождем — организатором и вдохновителем побед революции — создают болезненную тревогу, разброд и неуверенность… Партию и всю страну, вместо серьёзного разбора серьёзных вопросов, кормят личными нападками, заподозреваниями, желчной клеветой, и этот метод возводят в систему…» [335]

«Знаю, что этот мой предостерегающий голос,— писал в заключение письма Антонов-Овсеенко,— на тех, кто застыл в сознании своей непогрешимости историей отобранных вождей, не произведёт ни малейшего впечатления.

Но знайте — этот голос симптоматичен. Он выражает возмущение тех, кто всей своей жизнью доказал свою беззаветную преданность интересам партии в целом, интересам коммунистической революции. Эти партийные молчальники возвышают свой голос только тогда, когда сознают явную опасность для всей партии. Они никогда не будут „Молчалиными“, царедворцами партийных иерархов. И их голос когда-нибудь призовет к порядку зарвавшихся „вождей“ так, что они его услышат, даже несмотря на свою крайнюю фракционную глухоту» [336].

Спустя несколько дней Оргбюро ЦК вынесло порицание Антонову как начальнику ПУРа за то, что он якобы не согласовал с ЦК приказ о проведении партийной конференции военных вузов. В письме Сталину от 2 января 1924 года Антонов-Овсеенко подчёркивал, что Сталин в разговоре с ним назвал этот надуманный предлог «пустяком» и прямо указывал подлинную причину нападок на него: «Вам представляется нетерпимым, что во главе одного из ответственных отделов ЦК (ПУР работал на правах отдела ЦК.— В. Р.) стоит настолько самостоятельно мыслящий партиец, что осмеливается высказывать (хотя бы и во время разрешённой предсъездовской дискуссии) своё недовольство внутрипартийной политикой большинства Политбюро… Вам нужен на руководящих постах подбор абсолютно „законопослушных“ людей. Я к таковым не принадлежу» [337].

12 января Оргбюро ЦК признало невозможной дальнейшую работу Антонова-Овсеенко на посту начальника ПУРа на том основании, что он совершил «неслыханный выпад», обратившись с угрозой в адрес «зарвавшихся вождей». Выступая на пленуме ЦК 15 января, Антонов-Овсеенко говорил: «Настаиваю на совершенной ясности в постановке вопроса обо мне. Речь идёт об отстранении с поста начальника Политуправления члена партии, осмелившегося выступить в партийном порядке против линии большинства ЦК, вредной для единства партии и моральной сплочённости армии… Считаю неоспоримым правом члена партии указывать членам ЦК на ту или иную опасность партийного положения… никакой угрозы не заключается в моем письме от 27 декабря, кроме — воздействовать в партийном порядке (через конференцию или съезд) на фракционно настроенных вождей со стороны партийно-мыслящих товарищей… Я отнюдь не заблуждаюсь, что этой широко ведущейся кампании дан определённый тон и не кем другим, как товарищем Сталиным» [338].