Былины

На роду ту Козарушка попортили,
Отец с матерью Петровича не злю́били,
Отсылали Козарушка ко бабушке,
Да ко бабушке Петровича, к задворёнке,
Не велели кормить хлебом круписчатым,
Не велели поить водой мёдовыя —
Да велели кормить хлебом гнилым же всё,
Да велели поить водой со ржавчинки.
Уж как тих речей бабушка не веруёт —
Да кормила Козарушка хлебом круписчатым,
Да поила Петровича водой мёдовыя.
Еще стал наш Козарушко пяти, шти лет,
Еще стал-то по улочке похаживать,
Еще с малыма ребятушками поигрывать.
Ёго дразнят тут маленьки ребятушка{456}

:«Не прямого ты отца, не пря́мой матушки, —
Еще всё ты ведь ходишь чужой ‹...›».
Еще как эти речи не в любви пришли:
Он которого ухватит как ведь за руку —
Оторвет у того да он праву́ руку;
Он которого ухватит как ведь за ногу —
Оторвет у того он праву ногу.
Еще сам пошел втипо́р да как ко бабушке,
Еще сам говорил ей таковы речи:
«Уж ты ой еси, бабушка-задворёнка!
Ты скажи-ткося мне, да кто у мня отец ведь, мать, —
Меня дразнят тут маленьки ребятушка.
Да зовут-то меня всё как вы ‹...›».
Говорила ёму бабушка-задворёнка:
«Уж ты вой еси, Козарушко Петрович-от!
У тя отец ведь-то Петр да Коромыслович,
Еще матушка — Петрова та молода жона».
Говорил-то Козарушко таковы речи:
«Уж ты вой еси, ты бабушка-задворёнка!
Напеки-ткосё мне подорожничков,
Уж ты дай мне шляпочку равно тридцать пуд,
Уж ты дай-ка мне клю́чёчку равно сорок пуд».
Напекла ёму бабушка подорожничков,
Да дала ёму бабушка тут шляпочку,
А дала ёму бабушка ведь ключёчку,
Да пошел наш Козарушко искать батюшка.
Да приходит Козарушко в ту дере́вёнку, —
Да играют на улочке маленьки ребятушка.
Он ведь спрашивал да как у маленьких ребятушок:
«Еще где то Петрово как подворьицо?»
Отвели ёму ребятушка подворьицо,
Да скричал-то Козарушко громким голосом:
«Уж ты вой еси, Петр да Коромыслович!
Не бывало ли у тя да чадышко милоё,
Еще на́ имя Козарушко Петрович-от?»
Да избенка у Петра вся пошаталася,
Ставники ти у ёго вси покосилися.
Отвечал-то Петр да Коромыслович:
«Не бывало у нас тако чадо милоё».
Да ведь прочь пошел Козарушко Петрович-от,
Покатились по белу лицу горючи́ слезы,
Да пошел-то Козарушко во чисто полё,
Разоставил бело́й шатер поло́тняной,
Да валился он сам во белой шатер.
Да выходит в полно́чь ту из бела́ шатра,
Услыхал-то в чисто́м поли девять го́лосов.
Там ведь плакала в чистом поли красна девица:
«Да коса ты, коса да моя русая!
Да плели тебя, коса, да на святой Руси,
Расплетут тебя, коса, да в проклято́й Литвы.
Кабы был у мня ведь брателко Козарушко,
Он не дал тут поганым татарам-то на пору́ганье».
Еще обрал Козарушко белой шатер,
Еще сам побежал-то да во чисто полё,
Он избил-то всих да семь разбойников,
Еще отнял у их свою да как родну́ сёстру.
Еще сами пошли они ко батюшку,
Ко тому жо Петру ту Коромыслову,
Приходят ко ёго-то да ко подворьицу,
Да скричал тогда Козарушко громким голосом:
«Уж ты вой еси, Петр да Коромыслович!
Не бывало ли у тя-то да чадо милоё,
Еще на имя тут Марфушка — лебедь белая?»
Да выскакивал Петр тогда на улицу
Со своей-то он да с молодой жоной:
«Да бывало у мня тако чадо милоё,
Еще на имя тут Марфушка Петровна та».
Еще брал он ведь Марфушку за праву́ руку,
Да повел-то ведь Марфушку в свою горницу,
Еще тут же пригласил да Козарушка Петровича{457}.