Былины

А-й из-за Дону, Дону, Дунай-Дунай,
Поднимался вор собака Кудрёванко-царь
И под тот же стольний красён Киев-град.
В ёго сорок царей, сорок царевичей,
И сорок королей, сорок королевичей,
И со тем же со сыном он со Коршуном,
И со тем же со зятём он со Коршаком, —
И под каждым царем силы по сороку тысячей,
И под каждым королем по сорок тысячей,
10 Под любимым-то сыном триста тысячей,
Под любимым-то зятём двести тысячей,
Под самим Кудрёванком числа-смету нет.
И подходили они под красён Киев-град,
И разоставили шатры чернополотняны, —
И приумолкла луна да светла месяца,
И закрыло-де свет до солнца красного
И от того-де от пару лошадиного,
И от того-де от духу от татарского.
А-й говорил-де-ка тут да Кудрёванко-царь:
20 «Уж вы ой еси, мои да слуги верные!
Еще кто из вас бывал да на святой Руси,
Кто умеёт по-русски речь гово́рити,
А кто можот же нынче послом по́словать?»
Говорил-де-ка Вася-королевич млад:
«Я бывал-де-ка, Вася, на святой Руси,
Я умею по-русски речь говорити,
Я могу-де-ка, Вася, послом пословать».
И говорил же ведь тут да Кудрёванко-царь:
«Ты садись-кася, Вася, на рыменчат стул,
30 Ты пиши-ка ёрлоки да скорописчаты,
Ты пиши, набивай да красным золотом,
Ты садись-кася, Васька, на добра коня,
Ты вези ёрлоки да в красён Киёв-град».
И тут где-ка Васька не ослышался,
Он садился-де-ка, Васька, на ременчат стул,
Он писал ёрлоки да скорописчаты,
Он писал, набивал да красным золотом,
Он скоре же того да запечатывал.
И садился тут Васька на добра коня,
40 Он поехал-де, Вася, в красён Киёв-град,
Он полём-то едёт, не дорогами,
И в город заезжаёт не воротами,
Мимо те он стены городовые,
Мимо круглы ти башни наугольния, —
Он прямо ко Владимиру на широкой двор.
Он поставил коня да середи двора,
И не приказана коня, да не привязана,
Он сам-де пошел да светлу светлицу.
Он двери отпират да с пяты на пяту,
50 Запираёт он двери скрепка-накрепко,
Он не кстит-де своёго лица черного,
Он с князём Владимиром не здоровался,
А княгины Опраксеи челом не бьет,
Он князям, боярам головы не гнет,
Он клал ёрлоки да на дубовой стол,
И стал-де во место во посыльнёё,
Да ко той он к ободверинке дубовое.
И говорил-де-ка тут да всё Владимир-князь:
«Уж ты ой есь, стар казак Илья Муромец!
60 Ты бери-ка ерлыки да скорописчаты,
Ты бери-ка ерлыки да распечатывай,
И распечатывай ерлыки, да вслых прочитывай».
И тут-де Илейка не ослышался,
Он брал ёрлоки да скорописчаты,
Он читаёт ёрлоки да скорописчаты,
Он читал ёрлоки да головой качат:
«А-й еще грозно нынь у вора написано.
Да и страшно у собаки напечатано:
„Уж я Киев-от град да я в полон возьму,
70 Уж князя Владимира под меч склоню,
Я княгину Опраксию за себя возьму,
Уж я божьи ти церкви все под дым спущу,
Я честны ти монастыри все ро́зорю,
Я над че́стныма вдовами да надругаюся“».
И говорил тут-де Владимир таково слово:
«Уж ты ой еси, Васька-королевич млад!
Уж ты дай-кась нам строку хошь на три года».
Не даваёт Васька строку ту на три года.
«Уж ты дай-кась нам строку хошь на три месяца».
80 И не даваёт Васька строку на три месяца.
«Уж ты дай-кась нам строку хошь на двенадцать дён, —
Да бессрочных на земли ведь прежде не было:
Мы пойдем нынь на дело-то на ратноё,
Да на то побоищо на смертноё,
Да ведь надобно же ведь тут нам покаяться,
И покаяться нам, да причаститися».
Дает им Васька строку на двенадцать дён.

И пошел-де-ка Васька из светлой грыдни,
Он садился-де-ка, Васька, на добра коня,
90 И уехал он во силу да во неверную.
И говорил где-ка Владимир таково слово:
«Уж ты ой еси, стар ка́зак Илья Муромец!
Ты бери-кася трубочку подзорную,
Мы пойдем-ка с тобой да на высок балкон,
Мы посмотрим-ка силу ту неверную».
И брал тут Илейка трубку подзорную,
И выходят они да на высок балкон,
И смотрели да по чисту полю,
И во все во чотыре во стороночки, —
100 И во чистом поле силы только синь сине́т.
«Пойдем-ка, Илейка, в светлу светлицу».
И заходят они да светлу светлицу,
И говорил тут Владимир таково слово:
«Уж ты ой есь, стар казак Илья Муромец!
Ты садись-кась, Илейка, на рыменчат стул,
Ты выписывай русских всех богатырей».
Тут-де Илейка не ослышался,
Он садился, Илейка, на ременчат стул,
А говорит тут Владимир таково слово:
110 «Во первых пиши Самсона Колыбанова,
Во вторых пиши Добрынюшку Микитича,
Во третьих пиши Олёшеньку Поповича,
И во четвертых Гаврыла Долгополого,
Во пятых Луку Толстоременника,
Ты Луку-де, Матфея, детей боярскиих,
Еще пиши Рощу Росшиби колпак,
Росшиби колпак Рощу со племянником, —
И промеж тем ты, Илейка, кого сам ты знашь».
И тут-де Илейка не ослышался,
120 Он выписал тридцать без единого,
А тридцатой-от сам да Илья Муромец.
И говорил тут Илейка таково слово,
Он призвал Олёшеньку Поповича:
«Уж ты ой еси, Олёшенька Попович млад!
Поезжай-ка, Олёша, по святой Руси,
Собирай ты, Олёша, всех богатырей, —
У тебя хоша коничёк-от маленькой,
И маленькой коничёк, удаленькой».
И тут-де Олёша не ослышался,
130 Он поехал, Олёша, по святой Руси:
Он полём-то едёт, как сокол летит,
Он горы ти, долы промеж ног берет,
Он мелки ти реки перескакиват.
Он объехал, Олёша, по святой Руси,
Он собрал-де русских всех богатырей.
Приезжали они да в красён Киев-град,
И повелся у Владимира почесьён пир,
И все они на пиру да напивалися,
Они все на честном да наедалися,
140 Они все же ведь тут да пьяны-весёлы.
И пошли-де они тут по городу,
И по тем же по царевым бо́льшим кабакам,
Они пьют зелено вино, вино безденёжно.
И говорят же тут князя ти ведь, бояра:
«Уж ты батюшко Владимир стольне-киевской!
Уже пьют у нас богатыри зелено вино,
Они пьют зелено вино безденёжно,
И об ратнём-то деле не печалятся,
И хотят они уехать вон из Киева».
150 И тут же Владимир стольне-киевской
И посылаёт же он да слугу верную:
«Ты поди-кася, моя да слуга верная,
Созови ты старого Илья Муромца».
И тут-де слуга да не ослышалась,
Пошла по царевым большим кабакам,
И пришла ко старому Ильи Муромцу:
«Уж ты ой есь, стар казак Илья Муромец!
Тебя звал-де-ка ныниче Владимир-князь».
И тут-де Илейка не ослышался,
160 И приходит ко Владимиру во грыдёнку:
«Уж ты батюшко Владимир стольне-киевской!
Для чего же ты меня да нынче требуёшь?»
Говорил тут Владимир таково слово:
«И вы пьите́, вы нынче проклаждаетесь,
Вы об ратнём-то деле не печалитесь,
Хотите́ вы уехать вон из Киёва».
Говорил тут Илейка таково слово:
«Уж ты батюшко Владимир стольне-киевской!
Ты глядишь на бояр на кособрюхиих».
170 И сам пошел-де-ка да из светлой грыдни,
И собрал-де он всех товарыщов.
И брали сороковку зелёна вина,
И выходили из города из Киёва,
Они пили-де там да зелёно вино,
Они пили-де там да трои суточки.
И на третьи ти сутки просыпаются,
И говорил тут Илейка таково слово:
«А уж вы ой еси, мои да слуги верные,
Уж вы русски могучие богатыри!
180 Уж нам полно же пить да зелёно вино, —
Да выходит же нам да времё срочноё,
Надо ехать на дело то ратноё,
И на то же на побоищо на смертноё».

Срядились удалы добры молодцы,
И садились они да на добрых коней,
И поехали они да во чисто полё.
И выехали да во чисто полё,
И разоставили шатры белополотняны,
И говорил тут Илейка таково слово:
190 «Уж вы ой еси, дружинушки хоробрые!
Еще кто из нас поедёт во чисто полё,
И к тому же царищу ту Баканищу?
Тебе ехать, Олёшенька Попович млад, —
Уж ты силой не силён, да напу́ском смел,
Потеряшь ты свою да буйну голову;
Тебе ехать, Добрынюшка Микитич млад, —
Ты не знашь, обойтись да как с Баканищом,
Потеряшь ты свою да буйну голову.
Мне само́му, видно, ехать во чисто полё».
200 Садился тут Илейка на добра коня,
Он поехал, Илейка, во чисто полё,
Он приехал к царищу ту Баканищу,
Он заходит, Илейка, во черён шатер:
«Уж ты здравствуй, ты царищо ты Баканищо!»
— «Уж ты здравствуй, удалой доброй молодец!
А у вас-де-ка нынче на святой Руси
И какой-то есь стар казак Илья Муромец?{95}
Да лёжит про ёго славушка великая.
И сколь он велик да в толщину сколь толст?»
210 И говорит тут Илейка таково слово:
«Не велик он, не мал, — да только в мой-от рост».
— «И много ле он да хлеба-соли ест?»
— «Он ест по три калачика круписчатых,
По три чары-де он да зелена вина».
— «И никакой тут у вас сильный богатырь, —
И на долонь посажу и другой пры́тяпну,
И останется тут только мокро́ одно».
И говорил тут Илейка таково слово:
«А уж ты ой есь, царищо ты Баканищо!
220 А ты много ле к выти хлеба-соли ешь,
Хлеба-соли-де ешь да пива с медом пьешь?»
— «Ем я по три печи хлеба-то печёного,
По три туши мяса-то я варёного,
И по три бочки-де я да зелёна вина».
Говорил тут Илейка таково слово:
«А у нас-де-ка нынь да на святой Руси
А была така собака та обжорчива:
Она крови-олови́ны да охваталася,
Со то же собачищу и смерть пришла».
230 Царищу эти речи не в любе́ пали,
За велику досаду показалися,
Он хватил же свою да саблю вострую,
Он хотел срубить у Илейки буйну голову.
И на то-де Илеюшка ухватчив был,
Увёрнулся под пазуху под правую,
И махнул он своей да саблей вострое,
И срубил у царища буйну голову, —
И улетело ёго тулово проклятоё,
Убило ихных двенадцать тут богатырей.
240 Тут и выскочил Илейка из черна шатра,
Закричал-де-ка он да громким голосом:
«Уж вы ой еси, дружинушки хоробрые,
А все русские могучие богатыри!
Поезжайте вы скоре да во чисто полё,
Вы рубите всю силу ту неверную».
И тут-де они да не ослышались,
Садились на своих да на добрых коней,
И сами говорят да таково слово:
«Мы кого же нынь оставим у белых шатров?
250 Мы оставим Луку-де, Матфея, детей боярскиих.
Мы приёдем с дела-то всё с ратного,
Мы с того же с побоища со смертного, —
Щобы нас кому ведь да проздравити».

И поехали они да во чисто полё,
И рубили они силу ту неверную:
И на праву руку махнут — и тут улица,
На леву руку махнут — да переулками,
А которо они рубят, вдвоё конем топчут.
Да зачиркала сабелька та вострая,
260 Забренчала кольчужина серебряна, —
Застонали поганы и татаровья.
И прибили они всю силу неверную.
А увидели тут-де из белых шатров
И Лука-де, Матфей, дети боярские,
И сами говорят да таково слово:
«Уже что же нам сила та неверная?
Была бы у нас на нёбо-то листница {96}—
Прирубили бы мы всю силу небесную».
И тут-де-ка нонь сила неверная, —
270 А которого рубили ведь как надвоё,
Из того-де стаёт да два татарина,
А которого рубили они натроё,
Из того-де стаёт да три татарина.
Они снова напускались рубить силу неверную, —
Они сколько же рубят, нету убыли.
И говорил тут стар казак Илья Муромец:
«Уж вы ой еси, дружинушки хоробрые,
Уж вы сильни могучие богатыри!
Нам живыма с мертвыма не ратиться,
280 И отступите вы от дела-то от ратного».
И повалилася вся сила неверная.

И поехали они да ко белым шатрам.
И стречают два брата-то Суздальца,
А Лука-де, Матфей, дети боярские:
«И вам бог помощь, удалы добры молодцы,
И проздравляём-то мы вас с Камским-то побоищом{97}».

И тут садились они да на добрых коней,
И поехали они да в красён Киев-град,
А стречаёт тут князь да наш Владимир-от,
290 И со той он княгиной со Опраксеей:
«Уж вы ой есь, удалы добры молодцы,
Уж вы сильни могучие богатыри!
И проздравляём вас с Камским-то побоищом.
Проходите ко мне во светлу светлицу,
И добро жаловать ко мне да на почесьён пир».
И проходили они во светлу светлицу,
И садилися они за дубовы́ столы,
И повелся у Владимира почесьён пир.
Они все же на пиру да напивалися,
300 Они все на честном да наедалися.
Идет у их пир нонь да навеселе,
И проздравляёт их князь-от Владимир-от
И со той их победой со татарское.
Говорил тут Илейка таково слово:
«Благодарю тебя покорно ведь, Владимир-князь,
И со той вас княгиной со Опраксеей,
Со всема ведь с вашима слугами верныма».