Былины

Как от покрику от человечьего,
Как от ржанья лошадиного
Унывает сердце человеческо.
Тут старый казак да Илья Муромец,
Он поехал по раздольицу чисту полю,
Не мог конца-краю силушке наехати,
Он повыскочил на гору на высокую,
Посмотрел на все на три-четыре стороны,
Посмотрел на силушку татарскую,
Конца-краю силы насмотреть не мог.
И повыскочил он на гору на другую,
Посмотрел на все на три-четыре стороны,
Конца-краю силы насмотреть не мог.
Он спустился с той со горы со высокий,
Да он ехал по раздольицу чисту полю
И повыскочил на третью гору на высокую,
Посмотрел-то под восточную ведь сторону,
Насмотрел, он под восточной стороной,
Насмотрел он там шатры белы
И у белыйх шатров-то кони богатырские.
Он спустился с той горы высокии
И поехал по раздольицу чисту полю.
Приезжал Илья ко шатрам ко белыим,
Как сходил Илья да со добра коня
Да у тех шатров у белыих.
А там стоят кони богатырские,
У того ли полотна стоят у белого,
Они зоблют-то пшену да белоярову.
Говорит Илья да таковы слова:
«Поотведатъ мне-ка счастия великого».
Он накинул поводы шелковые
На добра коня да и богатырского
Да спустил коня ко полотну ко белому:
«А и допустят ли-то кони богатырские
Моего коня-де богатырского
Ко тому ли полотну ко белому
Позобать пшену да белоярову?»
Его добрый конь идет-то грудью к полотну,
А идет зобать пшену да белоярову;
Старыя казак да Илья Муромец,
А идет он да во бел шатер.
Приходит Илья Муромец во бел шатер;
В том белом шатри двенадцать-то богатырей,
И богатыри всё святорусские,
Они сели хлеба-соли кушати,
А и сели-то они да пообедати.
Говорит Илья да таковы слова:
«Хлеб да соль, богатыри да святорусские!
А и крестный ты мой батюшка,
А и Самсон да ты Самойлович?»
Говорит ему да крестный батюшка:
«А и поди ты, крестничек любимыи,
Старыя казак да Илья Муромец,
А садись-ко с нами пообедати».
И он выстал ли да на резвы ноги,
С Ильей Муромцем да поздоровкались,
Поздоровкались они да целовалися,
Посадили Илью Муромца да за единый стол
Хлеба-соли да покушати -
Их двенадцать-то богатырей,
Илья Муромец да он тринадцатый.
Они поели-попил и, пообедали,
Выходили из-за стола из-за дубового,
Они господу-богу помолилися.
Говорил им старыя казак да Илья Муромец
«Крестный ты мой батюшка, Самсон Самойлович
И вы, русские могучие богатыри!
Вы седлайте-ко добрых коней,
А и садитесь вы на добрых коней,
Поезжайте-тко да во раздольицо чисто поле,
А и под тот под славный стольный Киев-град.
Как под нашим-то под городом иод Киевом
А стоит собака Калин-царь,
А стоит со войсками великими,
Разорить хотит он стольный Киев-град,
Чернедь-мужиков он всех повырубить,
Божьи церкви все на дым спустить,
Князю-то Владимиру да со Апраксой-королевичной
Он срубить хочет буйны головы.
Вы постойте-тко за веру, за отечество,
Вы постойте-тко за славный стольный Киев-град,
Вы постойте-тко за церквы-ты за божии,
Вы поберегите-ко князя Владимира
И со той Апраксой-королевичной!»
Говорит ему Самсон Самойлович:
«Ай же, крестничек ты мой любимыий,
Старыя казак да Илья Муромец!
А и не будем мы да и коней седлать,
И не будем мы садиться на добрых коней,
Не поедем мы во славно во чисто поле,
Да не будем мы стоять за веру, за отечество,
Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,
Да не будем мы стоять за матушки божьи церкви
Да не будем мы беречь князя Владимира
Да еще с Апраксой-королевичной:
У него ведь есте много да князей-бояр,
Кормит их и поит да и жалует,
Ничего нам нет от князя от Владимира».
Говорит-то старыя казак да Илья Муромец:
«Ай же ты, мой крестный батюшка,
А и Самсон да ты Самойлович!
Это дело у нас будет нехорошее,
Как собака Калин-царь, он разорит да Киев-град,
Да он чернедь-мужиков-то всех повырубит,
Да он божьи церкви все на дым спустит,
Да князю Владимиру с Апраксой-королевичной,
А он срубит им да буйные головушки.
Вы седлайте-тко добрых коней,
И садитесь-ко вы на добрых коней,
Поезжайте-тко в чисто поле под Киев-град
И постойте вы за веру, за отечество,
И постойте вы за славный стольный Киев-град,
И постойте вы за церквы-ты за божии,
Вы поберегите-тко князя Владимира
И со той с Апраксой-королевичной».
Говорит Самсон Самойлович да таковы слова:
«Ай же, крестничек ты мой любимыий,
Старыя казак да Илья Муромец!
А и не будем мы да и коней седлать,
И не будем мы садиться на добрых коней.
Не поедем мы во славно во чисто поле,
Да не будем мы стоять за веру, за отечество,
Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,
Да не будем мы стоять за матушки божьи церкви,
Да не будем-мы беречь князя Владимира
Да еще с Апраксой-королевичной:
У него ведь есте много да князей-бояр,
Кормит их и поит да и жалует,
Ничего нам нет от князя от Владимира».
Говорит-то старый казак да Илья Муромец:
«Ай же ты, мой крестный батюшка,
А и Самсон да ты Самойлович!
Это дело у нас будет нехорошее!
Вы седлайте-тко добрых коней
И садитесь-ко вы на добрых коней,
Поезжайте-тко в чисто - поле под Киев-град,
И постойте вы за веру, за отечество,
И постойте вы за славный стольный Киев-град,
И постойте вы за церквы-ты за божии,
Вы поберегите-тко князя Владимира
И со той с Апраксой-королевичной».
Говорит ему Самсон Самойлович:
«Ай же ты, крестничек ты мой любимыми,
Старый казак да Илья Муромец!
А и не будем мы да и коней седлать.
И не будем мы садиться на добрых коней,
И не поедем мы во славно во чисто поле,
Да не будем мы стоять за веру, за отечество,
Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,
Да не будем мы стоять за матушки божьи церкви,
Да не будем мы беречь князя Владимира
Да еще с Апраксой-королевичной:
У него ведь есте много да князей-бояр,
Кормит их я поит да и жалует,
Ничего нам нет от князя от Владимира».
А и тут старый казак да Илья. Муромец,
Он как видит, что дело ему не полюби,
А и выходит-то Илья да со бела шатра,
Приходил к Добру коню да богатырскому,
Брал его за поводы шелковые,
Отводил от полотна от белого,
А от той пшены от белояровой;
Да садился Илья на добра коня,
То он ехал; по раздольицу чисту полю,
И подъехал он ко войскам - ко татарскиим.
Не ясен сокол да напущает на гусей, на лебедей
Да на малых перелетных на серых утушек, -
Напущает-то богатырь святорусский
А на тую ли на силу на татарскую.
Он спустил коня да богатырского,
Да поехал ли по той по силушке татарскоей,
Стал он силушку конем топтать,
Стал конем топтать, копьем колоть,
Стал он бить ту силушку великую,
А он силу бьет, будто траву косит.
Его добрый конь да богатырский
Испровещился языком человеческим:
«Ай же, славный богатырь святорусский!
Хоть ты наступил на силу на великую,
Не побить тоби той силушки великии:
Нагнано у собаки царя Калина,
Нагнано той силы много-множество,
И у него есте сильные богатыри,
Поляницы есте да удалые.
У него, собаки царя Калина,
Сделаны-то трое ведь подкопы да глубокие
Да во славноем раздольице чистом поле.
Когда будешь ездить по тому раздольицу чисту полю,
Будешь бить-то силу ту великую,
Как просядем мы в подкопы во глубокие,
Так из первыих подкопов я повыскочу,
Да тебя оттуль-то я повыздыну;
Как просядем мы в подкопы-ты во другие,
И оттуль-то я повыскочу,
И тебя оттуль-то я повыздыну;
Еще в третьи подкопы во глубокие,
А ведь тут-то я повыскочу,
Да оттуль тебя-то не повыздыну.
Ты останешься в подкопах во глубокий».
Ай ще старый казак да Илья Муромец,
Ему дело-то ведь не слюбилося,
И берет он плетку шелкову в белы руки,
А он бьет коня да по крутым ребрам,
Говорил он коню таковы слова:
«Ай же ты, собачище изменное!
Я тебя кормлю, пою да и улаживаю,
А ты хочешь меня оставить во чистом поле
Да во тех подкопах во глубокиих!»
И поехал Илья по раздольицу чисту полю
Во тую во силушку великую,
Стал конем топтать да и копьем колоть,
И он бьет-то силу, как траву косит;
У Ильи - то сила не уменьшится.
И он просел в подкопы во глубокие.
Его добрый конь оттуль повыскочил,
Он повыскочил, Илью оттуль повыздынул.
И он спустил коня да богатырского
По тому раздольицу чисту полю
Во тую во силушку великую,
Стал конем топтать да и копьем колоть,
И он бьет-то силу, как траву косит;
У Ильи-то сила меньше ведь не ставится.
На добром коне сидит Илья, не старится.
И он просел с конем да богатырскиим,
И он попал в подкопы-то во другие;
Его добрый, конь оттуль повыскочил
Да Илью оттуль повыздынул.
И он спустил коня да богатырского
По тому раздольицу чисту полю
Во тую во силушку великую,
Стал конем топтать да и копьем колоть,
И он бьет-то силу, как траву косит;
У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,
На добром коне сидит Илья, не старится.
И он попал в подкопы-то во третий,
Он просел с конем в подкопы-то глубокие;
Его добрый конь да богатырский
Еще с третьих подкопов он повыскочил,
Да оттуль Ильи он не повыздынул.
Скользанул Илья да со добра коня,
И остался он в подкопе во глубокоем.
Да пришли татары-то поганые,
Да хотели захватить они добра коня:
Его конь-то богатырский
Не сдался им во белы руки,
Убежал-то добрый конь во чисто поле.
Тут пришли татары-ты поганые
А нападали на старого казака Илью Муромца,
А и сковали ему ножки резвые,
И связали ему ручки белые.
Говорили-то татары таковы слова:
«Отрубить ему да буйную головушку!»
Говорят ины татары таковы слова:
«А и не надо рубить ему буйной головы,
Мы сведем Илью к собаке царю Калину,
Что он хочет, то над ним да сделает».
Повели Илью да по чисту полю
А ко тым палаткам полотняныим,
Приводили ко палатке полотняноей,
Привели его к собаке царю Калину,
Становили супротив собаки царя Калина,
Говорили татары таковы слова:
«Ай же ты, собака да наш Калин-царь!
Захватили мы да старого казака Илью Муромца
Да во тых-то во подкопах во глубок них
И привели к тебе, к собаке царю Калину;
Что ты знаешь, то над ним и делаешь».
Тут собака Калин-царь говорил Илье да таковы слова:
«Ай ты, старый казак да Илья Муромец!
Молодой щенок да напустил на силу на великую,
Тебе где-то одному побить моя сила великая!
Вы раскуйте-тко Илье да ножки резвые,
Развяжите-тко Илье да ручки белые».
И расковали ему ножки резвые,
Развязали ему ручки белые.
Говорил собака Калин-царь да таковы слова:
«Ай же, старый казак да Илья Муромец!
Да садись-ко ты со мной а за единый стол,
Ешь-ко ествушку мою сахарную
Да и пей мои питьица медвяные:
И одежь-ко ты мою одежу драгоценную,
И держи-тко мою золоту казну,
Золоту казну держи по надобью:
Не служи-тко ты Князю Владимиру,
Да служи-тко ты собаке царю Калину».
Говорил Илья да таковы слова:
«Ай не сяду я с тобой да за единый, стол,
Не буду есть твоих яствушек сахарниих,
Не буду пить твоих питьицев медвяныих,
Не буду носить твоей одежи драгоценный,
Не буду держать твоей бессчетной золотой казны,
Не буду служить тебе, собаке царю Калину,
Еще буду служить я за веру, за отечество,
А и буду стоять за стольный Киев-град,
А буду стоять за церкви за господний,
А буду стоять за князя за Владимира
И со той Апраксой-королевичной».
Тут старый казак да Илья Муромец,
Он выходит со палатки полотняноей
Да ушел в раздольицо в чисто поле;
Да теснить стали его татары-ты поганые,
Хотят обневолить старого казака Илью Муромца.
А у старого казака Ильи Муромца
При соби да не случилось-то доспехов крепкиих,
Нечем-то ему с татарами да попротивиться.
Старый казак да Илья Муромец,
Видит он - дело не малое;
Да схватил татарина он за ноги,
Тако стал татарином помахивать,
Стал он бить татар татарином,
И от него татары стали бегати,
И прошел он сквозь всю силушку татарскую,
Вышел он в раздольицо чисто поле,
Да он бросил-то татарина да в сторону,
То идет он по раздольицу чисту полю.
При соби-то нет коня да богатырского,
При соби-то нет доспехов крепкиих.
Засвистал в свисток, Илья, он богатырский,
Услыхал его добрый конь да во чистом поле,
Прибежал он к старому казаку Илье Муромцу.
Еще старый казак да Илья Муромец,
Как садился он да на добра коня
И поехал по раздольицу чисту полю,
Выскочил он да на гору на высокую,
Посмотрел-то под восточную он сторону,
А и под той - ли под восточной под сторонушкой
А и у тех ли у шатров у белыих
Стоят добры кони богатырские.
А тут старый-от казак да Илья Муромец,
Опустился он да со добра коня,
Брал свой тугой лук разрывчатый в белы ручки,
Натянул тетивочку шелковеньку,
Наложил он стрелочку каленую,
И он спущал ту стрелочку во бел шатер,
Говорил Илья да таковы слова:
«А лети-тко, стрелочка каленая,
А лети-тко, стрелочка, во бел шатер,
Да сыми-тко крышу со бела шатра,
Да пади-тко, стрелка, на белы груди
К моему ко батюшке ко крестному,
И проголзни-ко гю груди ты по белые,
Сделай-ко ты сцапину да маленьку,
Маленьку сцапинку да невеликую,
Он и спит там, прохлаждается,
А мне здесь-то одному да мало можется».
И он спустил как эту тетивочку шелковую,
Да спустил он эту стрелочку каленую,
Да просвиснула как эта стрелочка каленая
Да во тот во славныи во бел шатер,
Она сняла крышу со бела шатра,
Пала она, стрелка, на белы груди
К тому ли-то Самсону ко Самойловичу,
По белой груди ведь стрелочка проголзнула,
Сделала она да сцапинку-то маленькую
А и тут славный богатырь святорусский,
А и Самсон-то ведь Самойлович,
Пробудился-то Самсон от крепка сна,
Пораскинул свои очи ясные;
Да как снята крыша со бела шатра,
Пролетела стрелка шо белой труди.
Она сцапиночку сделала да на белой груди,
И он скорешенько стал на резвы ноги,
Говорит Самсон да таковы слова;
«Ай же, славные мои богатыри вы святорусские!
Вы скорешенько седлайте-тко добрых коней,
Да садитесь-тко вы на добрых коней!
Мне от крестничка да от любимого
Прилетели-то подарочки да нелюбимые:
Долетела стрелочка каленая
Через мой-то славный бел шатер,
Она крышу сняла ведь да со бела шатра,
Да проголзнула-то стрелка - но белой груди,
Она сцапинку-то дала по белой груди,
Только мал у сцапинку-то дала невеликую;
Погодился мне, Самсону, крест на вороте,
Крест на вороте шести пудов;
Есть бы не был крест да на моей груди,
Оторвало бы мне буйну голову».
Тут богатыри все святорусские
Скоро ведь седлали да добрых коней,
И садились молодцы да на добрых коней,
И поехали раздольицем чистым полем
Ко тому ко городу ко Киеву,
Ко тым они силам ко татарскиим.
А со той горы да со высокие
Усмотрел-то старыя казак да Илья Муромец:
А то едут ведь богатыри чистым полем
А то, едут ведь на добрых конях.
Испустился он с горы высокий,
И подъехал он, к богатырям ко святорусским, -
Их двенадцать-то богатырей, Илья тринадцатый.
И приехали они ко силушке татарскоей,
Прицустили коней бргатырскиих,
Стали бить-то силушку татарскую,
Притоптали тут всю силушку великую.
И приехали к палатке полотняноей,
А сидит собака Калин-царь в палатке полотняноей.
Говорят-то как богатыри да святорусские:
«А срубить-то буйную головушку
А тому собаке царю Калину».
Говорил старый казак да Илья Муромец:
«А почто рубить ему да буйная головушка?
Мы свеземте-тко его во стольный Киев-град
Да и ко славному ко князю ко Владимиру».
Привезли его, собаку царя Калина,
А во тот во славный Киев-град
Да ко славному ко князю ко Владимиру.
Привели его в палату белокаменну
Да ко славному ко князю ко Владимиру.
То Владимир-князь да стольно-киевский,
Он берет собаку за белы руки
И садил его за столики дубовые,
Кормил его ествушкой сахарною
Да поил питьецем медвяныим.
Говорил ему собака Калин-царь да таковы слова:
«Ай же ты, Владимир-князь да стольно-киевский!
Не сруби-тко мне да буйной головы.
Мы напишем промеж собой записи великие:
Буду тебе платить дани век и по веку,
А тебе-то, князю я Владимиру!»
А тут той старинке и славу поют,
А по ты их мест старинка и покончилась.