Былины

Во стольном было городе во Киеве,
У ласкова князя у Владимира
Завелося столованьице, почестей пир,
На многих князей, на бояров
И насильных могучиих богатырей.
Много на пиру есть князей-бояр,
И сильных могучиих богатырей,
И много поляниц удалыих.
Светлый день идет ко вечеру,
Почестей пир идет навеселе,
Красно солнышко катилося ко западу.
Все на пиру наедалися,
Все на честном напивалися,-
Все на пиру сидят хвастают;
Иный хвастает золотой казной,
Иный хвастает молодой женой,
Иный хвалится своим добрым конем,
Иный хвалится своей силой богатырскою.
На том на честном пиру
Выставал удалый добрый молодец,
Старый Данила Игнатьевич,
Скидывал с буйной головы своей пухов колпак
И клонил голову князю Владимиру,
Сам говорит таково слово:
«Ай же ты, Владимир-князь стольно-киевский!
Благослови меня во старцы постричься
И во схимию посхимиться».
Говорит ему Владимир-князь стольно-киевский:
«Ай же ты, старый Данила Игнатьевич!
Не благословлю тебя в старцы постричься
И во схимию посхимиться:
Как проведают все орды неверные
И все короли нечестивые,
Что на Руси богатыри во старцы постригаются,
Станут на нас они накалиться».
Говорит ему старый Данила Игнатьевич:
«Ай же ты, Владимир-князь стольно-киевский!
Теперичу есть у меня молодой сын,
Молодой сын Михаила Данильевич,
Михайла Данильевич шести годов;
Ай докуль не проведают короли нечестивые,
Той поры будет девяти годов;
А докуль они снаряжаются,
Той поры будет двенадцати;
Так будет сильнее меня и могутнее».
И благословил его Владимир-князь
В старцы постричься и схимию посхимиться.
Еще прошло времени три года,
И наполнилось времени девять лет;
Докуда снаряжались цари и орды неверные,
Опять прошло времени три года,
И наполнилось всего времени двенадцать лет.
Тут собиралася сила несчетная и несметная
У того короля нечестивого:
Черну ворону в вешний день не облетать,
А серу волку в осенню ночьне обрыскати,
Пятьсот у него полканов-богатырей,
И четыре старосты думныих,
И два палача немилосливых.
Кукуются воры и ликуются:
Они дубья рвут с кореньями,
И мечут высоко под облако,
И подхватывают взад единой рукой.
А сам, собака, похваляется.
И на Киев-град вооружается:
Хочет Киев-град со щитом он взять,
А князей-бояр всех повырубить,
Владимира-князя хочет под меч склонить, -
Под меч склонить и голову срубить,
А княгиню Апраксию хочет за себя он взять;
И хочет голову князя Владимира
Левой ногой своей попинывать,
А правой ручкой княгиню Апраксию
По белым грудям подранивать.
Проведал Владимир-князь стольно-киевский,
Собирал он в Киеве почестей пир.
И много на пиру князей собиралося,
И много сильных могучих богатырей,
И все на пиру пьяны-веселы;
Всё на пиру наедалися,
Все на пиру напивалися,
Все на пиру сидят-хвастают:
Иный хвастает золотой казной,
Иный хвастает своей силой богатырскою.
Говорит Владимир-князь стольно-киевский:
«Ай же вы, князи-бояры!
Кто бы ехать мог во чисто поле,
Ко тому ко войску нечестивому,
Переписывать силу, пересметывать
И пометочку привезти мне на золот стол?»
Тут больший гуляется за среднего,
А средний туляется за меньшего,
А от меньшего и ответу нет.
А вставал удалый добрый молодец
Из-за стола не из большего и не из меньшего.
Из того стола из окольного,
Молодой Михайла Данильевич;
Скидывал с буйной головы пухов колпак,
Поклонился свету князю Владимиру.
Говорил ему таково слово:
«Ай же ты, Владимир-князь стольно-киевский!
Благослови меня ехать во чисто поле
Ко тому ко войску нечестивому,
Переписывать силу, пересметывать
И пометочку привезти тебе на золот стол».
Говорит Владимир-князь стольно-киевский:
«Ты смолода, глуздырь, не попурхивай,
А есть сильнее тебя и могутнее».
И говорит Владимир второй након:
«Ай же вы, могучие богатыри и поляницы удалые!
Кто у вас может ехать ко войску нечестивому,
Переписывать силу, пересметывать
И пометочку привезти на золот стол ко мне?»
Тут больший туляется за среднего,
А средний гуляется за меньшего,
А от меньшего и ответу нет.
Выставал тут удалый добрый молодец,
Молодой Михайла Данильевич,
Говорил он таково слово:
«Благослови меня ехать во-чисто поле;
Ко тому ко войску нечестивому,
Переписывать силу, пересметывать
И пометочку привезти к тебе на золот стол».
И благословил его Владимир столыго-киевский
Ко войску нечестивому поехати.
Стал Михаила Данильевич во чисто поле справляться:
Взял из погреба коня батюшкова,
И катал-валял его по три росы вечерниих
И по три росы раноутрепниих,
Кормил коня пшеною белояровой,
И поил изварою медвяною,
И стал крутиться во платьице родительско -
Ехать далече во чисто поле;
Надевал он латы родительски, -
Латы ему были тесноваты;
И саблю брал родительску, -
Сабля ему была легковата;
Обседлыв коня он и обуздывал,
И садился он на добра коня,
И поехал он во чисто поле,
Не путями он поехал, не воротами,
А поехал он через стену городовую,
И поехал мимо пустыни родителя,
В которой родитель богу молится,
Получить благословение родителя
Ехать во чисто поле ко войску нечестивому.
И выходил его родитель из пустыни,
Старый Данила Игнатьевич,
И плечом подымал он под тую грудь,
Под тую грудь лошадиную,
И остановил ее с ходу быстрого.
И говорит ему Михаила Данильевич:
«Свет государь мои батюшке!
Благослови меня поехать во чисто поле,
Ко тому ко войску нечестивому,
Переписывать силу, пересметывать
И пометочку привезти ко князю Владимиру».
И говорил ему Данила Игнатьевич:
«Ты послушай, дорого мое чадо любимое!
Ты послушай наказаньице родителя:
Будешь как у войска нечестивого,
Не давай своему сердцу воли вольный,
Не заезжай в середку в матицу
А руби ты силу с одного края».
Тут поехал Михаила Данильевич
Во чисто поле ко войску нечестивому,
И стал рубить он с одного края,
Сек-рубил силу, три дни и три ночи,
Хлеба-соли не едаючи,
Ключевой воды не пиваючи
И себе отдыху не даваючи.
Воспроговорит его добрый конь:
«Мой ты, хозяин любимыий!
Ты отъедь от войска нечестивого,
Затекли мои очи ясные
Поганою кровью татарскою,
И не могу носить тебя, богатыря,
По тому ли по войску нечестивому».
И отъехал Михаила Данильевич
От того ли войска нечестивого под Бугру-гору,
И сам он стал есть и пить,
Насыпал коню пшены белояровой,
И накрошил ему калачиков крупивчатых,
И сам он стал опочев держать,
И заспал Михайла Данильевич во крепкий сон,
И спал Михайла Данильевич
Три дня и три ночи.
А той поры его добрый коны
Ходил-скакал на Бугру-гору
И глядел-смотрел на войско нечестивое,
Что поганые татарове делали.
А поганые татарове делали:
Копали три рва, три погреба глубокиих,
И ставили рогатины звериные,
И поверху затягивали полотнами холщовыми,
И засыпали песками рудо-желтыми.
Тут скочил Михайла со крепкого сна,
И стоит его добрый конь прикручинившись:
Уши у него были повешены,
Глаза его были в земь потуплены.
Воспроговорит Михайла Данильевич:
«Ох ты, волчья сыть, травяной мешок!
Ты чего стоишь прикручинившись,
Пшеница у тебя не зобана
И калачики у тебя не едены?»
Говорит ему его добрый конь:
Недосуг мне было ни есть, ни пить,
И смотрел на войско, нечестивое,
Что поганые татарове делали:
Копали они три рва, три погреба глубокиих,
Ставили рогатины звериные.
И затягивали полотнами холщовыми,
И засыпали песками рудо-желтыми,
А ловить станут удалых добрых молодцев
И сильныих могучих богатырей».
Тут у Михайлы сердце разгорелося,
Он оседлывал добра коня и обуздывал,
И вскочил Михаила на добра коня,
И подъехал под войско нечестивое,
И начал он рубить с одного края,
Сам он бьет коня шелковой плетью,
Шелковой плетью по тучным бедрам.
Воспровещится ему его добрый
«Ай ты, молодой Михайла Данильевич!
Ты не бей меня, добра коня, по тучным бедрам,
А и дай волю мне углядывать,
Куда надобно ускакивать».
А той порой Михайла не послушался
А добрый конь его заупрямился,
Захватил узду его тесмяную,
И понес Михайлу неволею,
И занес его в середку, силу-матицу;
Первый подкоп он перескочил,
И другой подкоп он перескочил,
А на третий подкоп конь обрушился;
По божьей по милости
И по Михайлиной по участи,
И падал конь меж рогатины.
А тут поганыих татаровей,
Будто черного ворона, слеталося,
И сметали багры они польские,
И поднимали добра молодца из погреба глубокого.
А той норы его добрый конь
Скочил из погреба глубокого,
И пронесся он на Бугру-гору,
И глядел-смотрел он с Бугры-горы,
Что татарове с хозяином его делали.
А поганые татарове делали:
Связали Михайле ручки белые во путыни шелковые,
И сковали ему ножки резвые во железа булатные,
И проводили ко королю неверному.
А неверный царище поганое говорит таково слово.
«Ай же ты, молодой Михайла Данильевич!
Послужи-ко мне верой-правдою,
Как служил ты князю Владимиру:
Награжу тебя золотой казной несчетною». -
«Ай же, царище поганое!
Как-была бы у меня сабля вострая,
Так служил бы я на твоей шее татарской
Со своей саблей вострою».
Вскричал тут царище поганое
Своим слугам верныим и палачам немилосливы
«Сведите вы ко плахе ко липовой,
Отрубите вы голову молодецкую».
Тут взяли Михайлу слуги верные
И повели ко плахе ко липовой.
Тут-то Михайла расплакался
И вздохнул ко господу всевышнему:
«Выдал меня, господи, поганым на поруганье?
Ведь то-то не стоял за веру христианскую,
За церкви божьи и за вдов и сирот!»
С небес тут Михайле глас гласит:
«Порастяни, Михайла, ручки белые
И порасправь, Михаила, ножки резвые!»
Как расправил Михайла ручки белые,
Поразлопали путыни шелковые,
Порастянул Михайла ножки резвые,
Поразлопали железа булатные.
И хватил Михайла татарина за резвы ноги
И начал татарином помахивать;
Куда махнет Михаила, туда улками,
А назад перемахнет, переулками,
Сам он говорит таково слово:
«Гнется татарин - не сломится,
На жилы, собака, подавается».
И увидал его добрый конь с Бугры-горы,
Прибежал к хозяину любимому;
Вскочил хозяин на добра коня,
Молодой Михайла Данильевич,
И стал сечь силу с одного края;
Сек-рубил силу три дня и три ночи,
Три ночи с половиною,
Переписал всю силу несметную
И повез пометочку на золот стол Владимиру.
Он ехал далече во чисто поле,
Глядел-смотрел во все стороны,
Увидел далече во чистом поле:
Не черный ворон вперед летит,
Не белый кречет вон выпурхивает,
Идет-ступает старый Данила Игнатьевич:
Платье у него черна бархату,
Шляпа у него земли греческой,
И клюка у него сорока пудов,
Той клюкой идет-подпирается;
И под тую грудь лошадиную плечом подпал, -
И на ходу коня он плечом удержал,
Сам говорит таково слово:
«Что же ты, мой любезный сын,
Долго ко мне не являешься?
Я состарился, тебе дожидаючись,
Я пошел уже искать тебя,
Я думал, что доканали татарове неверные,
Я хотел обкровавить свои платьица,
Старческие платьица, пустынные,
И хотел пройти всю землю из края в край,
Хотел вырубить поганых до единого,
Не оставить больше поганых на семена».
Тут приехал Михайла Данильевич
Ко ласкову князю ко Владимиру
И привез пометочку на золотой стол.
Тут Владимир-князь стольно-киевский
Пожаловал его золотой казной,
Золотой казной пожаловал несчетною.