Былины

В прошлом ученые буржуазной школы, склонные не верить в творческие способности народных масс, выдвинули теорию, согласно которой северные крестьяне переняли остатки живой былинной традиции от певцов, принадлежавших к верхам русского общества, творивших в княжеской среде и для нее. В крестьянской среде этот феодальный эпос не мог найти благоприятной почвы и постепенно затухал, искажался. Так называемая историческая школа в русской науке видела задачу в том, чтобы восстановить первоначальный облик этих песен, вернуть им их историческое содержание, понять их в связи с событиями летописной истории. Теория аристократического происхождения былин и теория первоначального конкретно-исторического характера их шли бок о бок.

В трудах советских исследователей было показано, что крестьянская точка зрения, так ярко и последовательно отраженная в былинах, не есть позднее привнесение и искажение, но органична для них. С другой стороны, было достаточно убедительно обосновано положение, согласно которому былины, известные нам по записям XVII—XX веков, не являются результатом качественных преобразований некоего предшествующего былинного исторического эпоса: древнерусская былина и та былина, которую мы знаем,— принципиально одно и то же, хотя, разумеется, поздние тексты несут в себе следы разнообразных изменений.[42]

Можно ли представить былины — какими мы их знаем — исполняемыми в княжеских дворцах, в присутствии самого князя и «бояр толсто-брюхиих», о которых так нелестно в них говорится, или в присутствии княжеской дружины, о которой былины вообще не упоминают, за редкими исключениями, а если и упоминают, то опять-таки без особого уважения? У княжеско-дружинной среды был другой эпос — следы его улавливаются в «Слове о полку Игореве», в рассказах летописей: это были песни, славившие победы князей и оплакивавшие их гибель, воспевавшие подвиги дружинных военачальников и «своих» богатырей. В таких песнях героика и патриотический дух неизбежно получали феодальную окраску. Былины лишь в малой степени могли перекликаться с феодально-дружинным эпосом, в целом же противостояли ему по всему своему содержанию, по направленности, по характеру историзма.

Иногда в качестве творцов древнерусских былин называют скоморохов — это они якобы передали крестьянам часть своего репертуара и сказительское мастерство. Такие предположения ошибочны. Разумеется, нельзя отрицать того, что скоморохи знали былины, исполняли их, а возможно, что отдельные сюжеты и сложились в скоморошьей среде (см. «Вавило и скоморохи»). Но северные сказители владели былинным эпосом независимо от скоморохов, они принесли их на берега северных рек и морей вместе с другими традициями древней народной культуры, быта, социальной организации.

Былинный эпос исконно создавался, хранился, поддерживался в памяти поколений в народной среде, он был всегда продуктом коллективного художественного творчества «эпической среды».

Чем объяснить, что былинный эпос в его живом состоянии сохранился вплоть до середины нашего столетия лишь в отдельных местах, преимущественно на окраинах России, в относительно отдаленных и «глухих» районах? Следует прежде всего заметить, что у нас нет твердых данных, которые бы позволили утверждать наличие в Древней Руси повсеместного одинакового распространения былин. Вполне возможно, что былинная традиция всегда жила очагами и что население Севера вышло из районов, где былины в средние века жили особенно интенсивно.[43] Другая существенная причина — эпическая традиция быстрее разрушается там, где интенсивнее, острее перемены социально-экономического, культурного, бытового порядка: этим, возможно, объясняется тот факт, что в середине XIX века в центральных русских губерниях собиратели не могли обнаружить настоящих очагов былинного эпоса. Русский Север стал своеобразным заповедником народной традиционной культуры и ряда бытовых, хозяйственных, общественных явлений. И эта роль выпала ему отнюдь не в силу его отсталости. Крестьянская жизнь северных районов характеризуется своеобразным сочетанием сравнительно высокого материального уровня, проникновения грамотности, связей с другими регионами — и устойчивости, во многом законсервированности культурных и бытовых традиций. Живая эпическая память севернорусских сказителей получает свое обоснование на фоне таких культурных явлений Севера, как замечательная деревянная архитектура, традиционная одежда, искусство резьбы и вышивки, богатство и устойчивость обрядовой жизни. Она опирается также на специфические формы хозяйства: собиратели былин неоднократно отмечали как типичное явление — присутствие былинных сказителей в артелях рыбаков, охотников, лесорубов; здесь исполнение былин оказывалось почти обязательной частью досуга.