Былины сего времени

– Хороша у тебя родословная, мудрый Джуда, величественна. И отец у тебя незауряден, и мать знаменитая была женщина. Да только наша вашим не уступит! Нет, не уступит! Я тоже не лыком шит, тоже из рода хорошего происхожу! Отец мой, Сам-с-Локоть, росточку малого был, да зато силами волшебными на всю Русь славился, много великих дел свершил. А дед, Сам-с-Грибок, и того пуще был, того сильнее, хоть и спятил под старость, стал шапку носить, с огромного гриба-боровика снятую. Но волшебников сильней его не знаю ни единого. Весь мой род такой.

– Хороший и у тебя род, Сам-с-Ноготь, – подал голос хан Калин. – Но и мне будет чем похвастаться. Отцом моим был Калин Толстый, хан татаровьев. А дедом – Калин Глупый, тоже хан татаровьев. Прадедом – Калин Кривой, опять-таки хан татаровьев. Прапрадедом – Калин Хитрый, снова хан татаровьев. Прапрапрадедом – Калин Злой, вместе со всеми хан татаровьев. Прапрапрапрадедом – Калин Коварный, непременно хан татаровьев. Прапрапрапрапрадедом – Калин Поганый, самый славный хан татаровьев.

– А что это он самый славный-то? – спросил Сам-с-Ноготь.

– Так он самую большую орду татаровьев собрал, из сорока беев, да сорока тысяч батуров. На Русь ее водил, Киев осаждал, Владимира-князя портки обмочить заставил. Или Ярослава?.. – усомнился Калин. – Не помню уж, кто там у русов правил в то время, надо в книгах справиться.

– Но Киев же он таки не взял?

– Не взял, – помрачнел Калин. – Илья Муромец его убил. Собака русская. Но ничего, Калин Коварный ему за то хорошенько отомстил…

– А что это у вас все Калины да Калины? – фыркнул Тугарин. – Других имен придумать не суждено?

– Это называется стабильность, – поднял палец Калин. – Если есть хорошее имя – зачем другое? Только голову зря замусоривать. Я Калин. Мой отец Калин. Мой дед Калин…

– А различать вас как?

– По прозвищам различай.

– Кстати! – оживилась Яга Ягишна. – А у тя самого-то какое прозвище-то, касатик?

– Калин Рогатый, – нехотя процедил татаровьин.

Старуха залилась противным мелким смехом, Калин гневно насупился. Не любил он свое прозвище, никогда его вслух не упоминал. И уродства врожденного, рога на темени, стеснялся до смерти, всегда шапку носил, даже на застолье.

– У меня в роду-то не только татаровья, – пробурчал он. – По материнской линии род мой к половцам восходит. В шестом колене, например, у меня половецкий хан Боняк числится – изрядный был муж, доблестный. А в седьмом колене среди предков моих по материнской линии сам хан Тугор ходит, что половцев на Русь водил, на бумажных крыльях летал. Алеша Попович его убил. Собака русская.

Калин отхлебнул браги, немного подумал и добавил:

– Какие все-таки сволочи эти богатыри русские. Хлебом не корми, дай кого-то из моих предков убить. Что они им сделали-то плохого?

– И не говори, – поддакнула баба-яга. – Житья от них нет. Еще и женщин невинных пожилого возраста живьем в печах жгут. Твари как есть.

– Мои предки тоже немало от них настрадались, – мрачно добавил Тугарин. – Я-то сам из Древнего Народа, вы все меня тут знаете…

– Знаем, каган, знаем! – загомонили соратники.

– Да, спасибо. Я не люблю хвастаться происхождением, но род у меня длинный и знатный. Я Тугарин, сын Змиулана, сына Уссенара, сына Лестрида, сына Осторбека, сына Стурокса, сына Скельтебрука, сына Дарема, сына Ыштока, сына Кострака, сына Морастока, сына Петракора, сына Сосластона… будет, впрочем. Я могу перечислить своих предков до сорокового колена, но боюсь утомить собравшихся. И заметьте, всех их зовут по-разному.

Калин, в чей огород был камешек, заворчал, поджимая губы. Но ничего не сказал.

Не желая отставать от остальных, попытался похвалиться происхождением и Репрев, вожак псоглавцев. Трапезную наполнил его невнятный рык, сквозь который лишь изредка пробивалась человечья речь.

– Аррм!.. Аррм!.. – взлаивал могучий псоглавец. – Я!.. аррм!.. тоже роду знатного!.. знатного!.. Аррм!.. Мои отцы-матери!.. Аррм!.. были псоглавцами!.. все!.. были!..

– Ой, да нишкни! – махнул в его сторону Соловей-Разбойник. – Неохота лай твой слушать. Вот меня лучше послушайте, други. Я-то и в самом деле уродился всем на зависть. Батюшка мой, Рахман Многомудрый, из самой земли Индийской на Русь пришел, кудесам наученный! Не поладил там с какими-то шатриями, да и бросил их прозябать во тьме и ничтожестве. А матушка моя вовсе велеткой была, самому Позвизду дочерью приходилась! Вот уж какого я славного происхождения!

Все уважительно покивали. Взгляды скрестились на бабе-яге – она одна тут еще про себя не сказала. Видя к себе такое внимание, старуха даже несколько зарделась, но все же поведала, что отца своего она знать не знает. Может, князем он был светлым, а может, голью перекатной – ничто не исключено.

Зато уж про мать знает куда как хорошо. Мать-то ее тоже ведь была бабой-ягой – Ягой Усонишной, дочерью велета Усони и допрежней бабы-яги. Она-то, Яга Ягишна, не то что эта чувырла Овдотья, что из простых смердок – ее-то род уж тридцать веков клюку бабы-яги передает от матки к дочке! Потому и имя гордое носит, благородное. И отчество у нее потому не отчество, а материнство.