Выходила Настасья красная из своего бела шатра, сама зговорит таково слово: «Охти яз, молода, согрешила, от берегу отстала, а к другому |70| не пристала!» Възмолитца еи Иван Годиновичь: «Ои еси ты, красна Настасья Дмитриевна, отвяжи ты меня от сыра дуба кряковистого, а яз тебя не стану ни бить, ни мучить, толко лиш тебе поучение дам, как мужи жен учят». Отвязала молода Настасья красная Ивана от сыра дуба. Пришел Иван Годиновичь к Настасье в белои шатер, имал свою сабелку булатную |75| восътрую, сечет Настасье по колен ноги и руки по локот сечет, сам говорит таково слово: «Те мне руки и ноги не надобет, которые помогали царищу поганому». И отрезал Настасье нос з губои: «Ете мне губы не надобно, которые целовали царища поганово. Вот тебе, Настасья, воля на все на четыри стороны, хотя вдовои седи, хотя замуж поди».
|80| Мал чяс поизоидучи, приехали ис поля добрые молодцы его удалые, привезли питеры и едеры всякие. Проговорит Иван Годиновичь: «Не надобет мне ни питера ваша, ни ества сахарная, потому что яз для Настасьи красные немного сам1
головы не отстал от тово царища поганово Вахромия Вахромиевичя. Вы гои естя, мои братцы товарищы, отликие удалые |85| добрые молодцы, вы седлаите скоро добры кони, поедем мы к городу ко Киеву к великому князю Владимеру».«Иван Годинович».
Развернутый лист 35 об. — 36 сборника ЛОИИ, Лихачева 201 (№ 43 наст. изд.).
Как будет Иван Годиновичь пред князем Владимером киевъским, говорит Владимер таково слово молоду Ивану Годиновичю: «Зъдраво ты, Иван, под венцом стал с краснои Настасьею Дмитриевною?» Зговорит |90| Иван Годиновичь: «Свет государь ты, мои дядюшка князь Владимер киевъскои, ездил яз к городу Чернигову по Настасью Дъмитриевну, яз для ради ея, Настасьи красныя, мало головы не отстал. Не хочю, государь дядюшка, болши того женитися, но хочю постричися, потому что мне в них участия нет».
|95| Конец багатырю.
44
[СТАВЕР ГАДЕНОВИЧ]
И зговорят князи и бояре, и силныя могучия богатыри, и мужики торговыя: «Ои еси ты, бояринь Сътавер Гаденовичь! Почему у тебя золота |10| казна не держитца?» И зговорит боярин Ставер Гаденовичь таково слово: «Потому у меня золота казна не держитца, что я ис тои казны в рост деньги3
даю и темь я ростомь год живу, — потому моя золота казна не деръжитца». — «Почему у тебя молотцы не стареются?» И възговорит бояринь Ставер Гаденовичь таково слово: «Потому у меня молотцы не |15| стареются: пъют, едят, а сами потешаютца и никакои кручины не ведают; чеботы носять по турецкому — шиломь пяты, носки в[о]стрыя, однорятъки носят по посолскому — скорлять сукно, колпаки носят, плащи золотыя, — потому молотцы не стареютца». — «Почему у тебя жеребцы не изъездатца?» И взговорит тут боярин Ставер Гаденовичь таково слово: «Потому |20| у меня жеребцы не изъездятца: севодни я поехал на том жеребце, а завтре поеду на другом жеребце, всегда у меня жеребцы переменныя, — потому они не изъездятца».И лихи были в Киеве оговоръщики. Оговорили оне князю Владимеру киевскому боярина Ставра Гаденовичя небылными словесами и ложными: |25| «Государь ты наш, князь Владимер киевъскои! Пьеш, еш и потешаешъся, а тово себе не ведаеш: есть у тебя на пиру бояринь Ставер Гаденовичь столнова града Чернигова, а за очи говорить таково слово: „Я де в Киеве граде болши великаго князя Владимира и богатея“». И тут князь Владимир на него раскручинился, велел ево скоро пред собою поставити. И съкоро |30| поставили боярина Ставра Гаденовичя перед кънязя Владимира киевскаго. Что взговорить князь Владимер киевскои: «Ои еси ты, боярин Ставер Гаденовичь! Негораздо ты за очи похваляешся и говориш таково слово, что де „я в Киеве богатее князя Владимира“». И взговорит боярин Ставер Гаденовичь: «Аз, государь, никакова слова про тебя не говаривал».
|35| Бог над Ставром прогневался, государь велики князь Владимер раскручинился, велел ево посадить в глубок погребь сорока сажен и закрыть доскою железною, и засыпать песками желтыми. И повели боярина Ставъра Гаденовича в глубок погреп сорока сажен. И что взговорит боярин Ставер Гаденовичь: «Ои еси ты, мои слуга повареннои! Садис ты съкоро на жеребца |40| латынскова, поедь к столному граду Чернигову к мое[и] молодои жене к Василисе Микулишне, отправь еи от меня челобитье великое: „Бог над Ставром прогневался, государь велики князь Владимир раскручинился, велел ево посадить в глубок погребь сорока сажен и засыпать песками желтыми, и закрыть доскою железною“».