Былины в записях и пересказах XVII—XVIII веков

В Чернигове Илью берут под руки «князь киберскои и воевода черниговскои», приглашают на пир, оставляют ночевать — «а все эта делалос в великую суботу». На другой день Илья «с князем киберским и воеводаи черниговским похристосывалса; и они ему дали по яичку и на них подписали подпись: в которои день поспел из Мурома в Чернигов град и сколко под Черниговым побил силы босурманския» (наст. изд., № 26). Сцена эта несомненно принадлежит творчеству автора. Она несколько изменяет и смысл повествования, ведь в былинах богатырь ни в каких свидетельствах и доказательствах, кроме своих поступков, не нуждается. Кроме того, в былинах богатыри обычно не выражают большого почтения князьям и воеводам, здесь же Илья держит себя как подданный и даже холоп. Так, он говорит: «...не подлежит вам меня, нижаишева раба, брать под руки и весть в полаты белокаменныя!»

Но вот Илья услышал о Соловье — «богатырское сердце разгорелоса» — и, переночевав в Чернигове, Илья «выехал в чистыя поля». И далее повествование и образ богатыря близки былине, хотя некоторый налет прозаического, книжного повествования и есть. Но вот Илья приехал в Киев. И опять идет обширное описание придворной сцены. Илья идет в церковь, христосуется с князем теми яичками, что получил в Чернигове. Он приглашен к князю на пир, и здесь князь испытывает, действительно ли Илья сильный богатырь. Активную деятельность проявляют «министры» Алеша Попович и Добрыня Никитич. А Илья опять становится очень «галантным», речь его ничего общего с былинной не имеет. Он называет князя Владимира «ваша светлость»; рассказав о бое под Черниговом, Илья прибавляет: «А ежели сему не изволите веры понять, то изволите послать справитца чрез почту». Когда князь Владимир сердится, Илья говорит: «За что такои гнев изволиш на меня держать, и чем я вас оболгал и какими словами?» Все эти сцены и речи очень напоминают описания придворных приемов и церемоний в повестях XVIII века, таких, как «Гистория о российском матросе Василии Кириацком» или «Повесть о гишпанском дворянине Карле и сестре его Софии». Там действуют камергеры, которые извещают царя о прибытии того или иного героя, они же узнают об имени прибывших. А герои говорят очень похоже на речи Ильи Муромца, которыми наделил его автор Забелинского текста. Например, Василий говорит цесарю, который стал его сажать за стол: «Пожалуй, государь великий царь, меня недостойнаго остави, понеже я ваш раб, и недостойно мне с вашею персоною сидеть».[60] Карл говорит французскому королю: «Доношу вашему величеству, что я гишпанскаго государства дворянин». «Я особно могу вашему величеству донесть о сей картине сущую правду, ежели угодно».[61]

Очевидно, автору XVIII века не понравилось свободное поведение Ильи Муромца в Киеве и слишком простое, обыденное описание придворных сцен. Он изменил их, описал применительно своему пониманию и тем литературным образцам, с которыми он был знаком. Этими образцами были повести XVIII века, так как в XVII веке ни в оригинальных, ни в переводных повестях подобных описаний не находим. Сцена приема Ильи в Киеве не является целиком измышлением автора, там есть и эпизоды устной традиции (наст. изд., № 26, строки 206—216), но в целом эта часть очень сильно переработана книжником. Заключительный эпизод Забелинского текста (столкновение Ильи Муромца с Идолищем) не подвергся такой значительной переработке книжника.

Весь текст представляет собою повесть, созданную на основе пересказа былины. В повести этой смешались книжные и былинные элементы. Образ Ильи Муромца близок былине в воинских эпизодах, а в эпизодах посещения Чернигова и Киева перекликается с образами придворных кавалеров в повестях XVIII века.

Рассмотрение текстов «себежской» и «черниговской» групп показывает, что пересказ былины, попав в рукописный сборник, живет в нем как любое произведение древнерусской рукописной литературы. Читатели и переписчики воспринимают текст пересказа былины как повесть, увлекательно рассказывающую о приключениях и подвигах богатыря — защитника родной земли. Подходя к тексту как к повести, некоторые переписчики дополняли или сокращали текст по своему усмотрению. Некоторые переписчики были уже авторами новых произведений, созданных на основе пересказа былины. Сочинительство их опиралось как на книжные, так и на былинные источники.