— Так я и знал. А то… Таня. Так вот, заявляю торжеств: нно и сразу, во избежание недоразумений. Личного интереса у меня к тебе нет, да и старше я тебя лет на двенадцать. В нашем возрасте это много. Я — подающий ба-альшие надежды молодой ученый. Поэтому быстро проникнись ко мне уважением и слушай. Тебя изучать надо.
— Зачем?
— Ты хоть понимаешь, что не такая, как все?
— Нет. Я такая, как все. Просто у меня к этому способности.
— Хм, значит, все-таки думала об этом?
— Думала. И знаю, что нельзя считать себя не такой, как все. Тогда я перестаю чувствовать чужую боль.
— А ты ее чувствуешь? Как?
— Не знаю. Просто… становится жалко человека. Я пытаюсь забрать его боль. Иногда бывает трудно — что-то не пускает, не отдает боль. У меня тогда начинают очень дрожать руки и болит… в том же месте, откуда я забираю боль у другого.
— Зачем тебе это нужно?
— Не знаю…
— Как к тебе относятся родные и друзья?
— Хорошо.
— Они понимают?
— Для них это не так странно, как для тебя. У наших такое случается. Прабабку мою тебе бы послушать.
— Ты умеешь гадать?
— Да! По руке и на картах, на воде и на бобах, по свече и на кофейной гуще!
Шолоро явно ехидничала.
— Прости, если не так спрошу. Ты деньги за гадание берешь?
Шолоро опустила глаза. Она колебалась.
— Я понимаю, о чем ты спрашиваешь. Да. Деньги брала. Да, это нехорошие деньги. Но, чтобы судить, надо хотя бы знать…
— Не надо объяснять, я не к тому…
— Я только хочу сказать, что… у меня два брата, две сестренки. Мама… одна она. А эти деньги — небольшие, но быстрые. Пока я училась, нам тетка помогала. Должна я тетке вернуть? Знаешь, я ведь никогда не обманывала. Я почему-то знаю, кому что сказать. Чувствую. Сложно это объяснить! Просто я как-бы становлюсь тем человеком, с которым разговариваю.
— Объяснить этого, пожалуй, и нельзя. Да и не нужно. Меня сейчас другое больше интересует. То, что было вчера. Сможешь объяснить?
— Нет. Не могу. И не уверена, что хочу.
— Не спеши. Сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— Школу закончила?
— Этой весной.
— Аттестат неважный?
— Почему это? Четыре с половиной.
Шолоро обиделась. У нее сразу чуть припухли губы и веки.
— Физика, химия, математика? Биология?
Девушка приуныла.
— Все ясно. А теперь слушай меня внимательно. Так уж и быть, догуливай лето. С первого сентября я за тебя возьмусь. Пойдешь работать. Или к нам в институт, или в любую клинику. Где ты живешь?
— У тетки…
— Жить будешь в общежитии. Я буду с тобой заниматься. Параллельно проведем кое-какие исследования. Это не страшно. Будущим летом поступишь в медицинский. Тихо, не возражать! Твои способности… воздействия на людей проще и нужнее всего реализовать именно в медицине.
Свою энергичную речь я запил глотком теплого уже кефира. Шолоро сидела какая-то растерянная. Она смотрела на меня с безмерным удивлением. Потом пожала плечами и без особого, впрочем, успеха пригладила свои жесткие волосы. Внимательно ко мне присмотрелась, спросила вкрадчиво:
— Ты, бывает, не сошел ли с ума?
— Не груби старшим. Что тебя в этих планах не устраивает?
— Как-то… все неожиданно. Я и не думала о таком никогда. Я — врач? Да мне и не снилось…
— Ох, Шолоро! Пойми, ты себе не принадлежишь — и баста! А у меня вообще мечта: выискивать таких, как ты, и независимо от возраста — в медицинский. По усложненной программе. Чтобы они, по крайней мере, хоть в себе разобрались на научной основе.
— Да зачем? А если они не хотят в медицинский?
— Я медицину очень уважаю, Шолоро. И профессию исцелителя считаю самой важной. Человечество изболелось, с этим надо уже что-то делать. Современному человеку хворать просто унизительно и, между прочим, совсем не обязательно. Медицину надо переделывать. А кто этим будет заниматься? Ты вот отвиливаешь…
— Послушай, Юрий, ты хорошо говорил. Хочешь изучать меня — ладно, а остальное-то зачем?
— Неужели тебе не хочется узнать, почему ты — такая, неужели не хочется научить других чувствовать чужую боль? Мы так плохо еще умеем чувствовать…
— А что, в медицинском этому научат?
Я и в самом деле не случайно так настаивал именно на медицинском. Экстрасенсорные (сойдемся пока на этом термине, хотя в общественном сознании он претерпел некоторую трансформацию: экстрасенсорность обозначает всего-навсего сверхчувствительность! — и никакой мистики) способности, несомненно, связаны с развитием мозга. Если предположить, что проявление экстрасенсорных способностей — очередной шаг в эволюции человека, закономерное следствие количественных изменений в биосоциальном мире, то наступление экстрасенсорной эры — результат прогресса разума, а не инстинктов.
Все это, конечно, нуждается в доказательствах. Мне приходилось слышать об «экстрасенсах», вполне заурядных интеллектуально и ничуть этим не тяготящихся. Но почти всякое мало изученное дело поначалу не бывает свободно от спекуляций.