Былое — это сон

Чего они боялись?

Мне известно только, чего боялся я сам и какой борьбы мне стоило отставить рюмку. В Осло я часто напивался. Здесь, в Сан-Франциско, нельзя показываться в таком виде.

Когда я последним покидал дом Гюннера, под ногами хрустели осколки рюмок, на потолке темнели винные пятна, а по коридору разлилась кровавая лужа, — один из гостей что-то сказал перед уходом, и ему разбили нос. Сусанна весьма невразумительно объяснила мне это, она шаталась и была в великолепном настроении. Иначе и быть не могло, — выпив, она становилась очаровательной. Она распевала во весь голос, стоя надо мной на лестнице:

Зовут местечко Урен,
Живет в местечке дурень!

Да-а, вот я и рассказал тебе, как закончился тот вечер, теперь тебе не придется гадать об этом.

Знаешь, какая иллюзия возникла у меня, когда я стоял и читал пометки юной Сусанны, сделанные на полях Юна Ландквиста? Что, уехав с ней в Копенгаген, я им обоим дам возможность отдохнуть друг от друга. Я не хотел причинять Гюннеру боль, но вся история с их разводом была какая-то темная. Сусанна отвратительно обходилась с Гюннером. Иногда это до глубины души возмущало меня. Только потом я догадался, что она сознательно доводила его до срыва, чтобы оставить за собой и дом и Гюллан. Сперва мне казалось, что так получается просто потому, что она запуталась, а в таких случаях человек часто ведет себя… да, именно иррационально.

Однажды, очень давно, Гюннер хотел куда-то съездить один и намекнул ей об этом.

— Прекрасно, — горячо подхватила Сусанна. — А куда мы поедем?

Он не сумел устранить недоразумение, но считал, что оно-то и отдалило их друг от друга.

В тот вечер в его доме мне вспомнился этот эпизод. Должен же Гюннер иметь возможность хоть иногда побыть в одиночестве.

Смешно, конечно. Если ты когда-нибудь проявишь благородство, поразмысли потом, что ты хотел на этом выиграть. Влюбленные обманываются, да и как им не обманываться, если они думают сердцем, а не головой.

За столом один пожилой писатель вдруг начал раздеваться, меня это заинтересовало. Он говорил, зажав зубами трубку:

— Сейчас вы увидите, этот Ранкен сущий убийца! Клянусь вам, он убийца, сейчас, сейчас!

Он сдернул с себя жилетку, галстук, стянул через голову рубаху. За ней последовала шерстяная фуфайка в красную полоску.

— Смотрите! — торжествуя, закричал он. — Что я вам говорил? Ну, кто прав?

На левом боку у него была рана, покрытая коричневым струпом.

— Может, скажете, не убийца? — Он выпрямился, и брюки упали у него до колен. — Проклятый убийца!

Трюггве, сидевший в уголке, встал и подошел поближе, он во все глаза глядел на голого гостя.

— Садись, Трюггве! — приказал Гюннер, икая от смеха.

Писатель стал натягивать брюки:

— Мы с этим Ранкеном гуляли в Аскере по валу, он рассказывал про книгу, которую задумал написать. «Девушка с бархатными глазами». Так за разговором мы подошли к большому плоскому камню. Он мне и говорит: «Ложись на камень!» — «Что? — говорю. — Зачем это ложиться?» Но не успел я и глазом моргнуть, как он дал мне по роже, я упал, и он стал втаскивать меня на камень. Я отбивался изо всех сил. Потом он вытащил из футляра нож, я заорал как сумасшедший, а он всадил мне нож прямо в бок — вот сюда!

Писатель торжественно показывал рану.

— К счастью, подоспел народ, но Ранкен не желал сдаваться без боя, поднялась страшная возня, его долго не удавалось утихомирить.

Гости корчились от смеха. Я уже слышал об этой истории, да и газеты посвятили ей несколько строчек, но ни у кого не создалось впечатления, что имело место покушение на убийство.

— Он хотел принести меня в жертву! — кричал писатель, дико озираясь по сторонам. — На плоском камне! Хотел положить меня на камень и выпустить мне кишки или черт знает, как там это делается. А вы говорите, он умный! Неужели нельзя было взять курицу, или кошку, или барсука, или воробья? Какого черта именно меня он решил принести в жертву своим идиотским богам?

Мне хотелось расспросить его поподробнее, но наступил черед анекдотов, и я так и не узнал подробностей жертвоприношения. Дамы поглядывали на часы, было уже за полночь, дома у всех были дети, но мужчины, налив себе еще виски с содовой, наслаждались анекдотами. Тогда дамы поднялись, вызвали по телефону такси и укатили. Анекдоты не иссякали. Я огляделся, ища глазами Сусанну. Ее нигде не было, Трюггве тоже. Я подошел к ванной, дверь была открыта. Она стояла там и мыла Трюггве лицо и руки, он вел себя как послушный ребенок. Чисти зубы! И Трюггве послушно почистил зубы. А Теперь в постель!

Трюггве поплелся, шаркая башмаками.

Я стоял в дверях и разговаривал с Сусанной, пока она переодевалась; лучше было бы войти в комнату — я буду выглядеть странно, если кто-нибудь увидит меня сейчас. Сусанна надела пижаму.

— Жарко, — объяснила она и пошла за мной к гостям.