Былое и дамы

В антракте мы с Надин вышли из зала, оставив мужчин и Ольгу увлечённо обсуждать достоинства и недостатки пьесы Сарду. Публика в фойе вращалась упорядоченным стройным кольцом, таким образом, что два потока, не смыкаясь, текли навстречу друг другу в противоположных направлениях. Надин подхватила меня под руку и страстно зашептала мне в ухо, стараясь перекрыть гул множества голосов, которым было заполнено пространство фойе:

“О браке Лу с профессором Андреасом ходят самые невероятные слухи. Представляете…”

Едва Надин успела произнести последнее слово, как из марширующей навстречу колонны выступила героиня нашей беседы и бросилась мне на шею:

“Мальвида, дорогая, как я рада видеть вас здесь! Ну конечно, можно ли было представить, что вы пропустите такое театральное событие!”

Мы остановились в центре фойе, создавая вокруг себя бурлящую воронку. Строй колонны Лу смешался, также, как и строй нашей. Лу осталась верна себе: её нисколько не заботило удобство окружающих и не задевало их недовольство. Впрочем, в отличие от Байройта, недовольства я на этот раз не заметила — напротив, все уставились на нас с нескрываемым любопытством. Похоже, что за время, протекшее с вагнеровского фестиваля, Лу и впрямь стала знаменита.

Она представила мне своего супруга, а я в ответ прямо осведомилась, куда она девала Поля. Она отмахнулась от моего вопроса так небрежно, что у меня сердце оборвалось, — я поняла, что, поднимаясь на следующую ступеньку, она отставила Поля так же бессердечно, как когда-то отставила Фридриха и меня. К этому времени сопровождавшим Лу пингвинам надоела созданная нашей встречей заминка, и они начали оттеснять её от меня в текущий мимо поток.

Когда мы двинулись дальше по магическому кругу фойе, Надин вцепилась в мой локоть: “Вы! Вы! Как я сразу не сообразила, что вы та самая знаменитая Мальвида фон Мей-зенбуг!”

“Чем же я знаменита?”

“Вы первая ввели Лу Саломе в закрытый клуб великих мира сего! Вы познакомили её с самим Рихардом Вагнером и с философом Фридрихом Ницше! Неизвестно, чего бы она достигла, если бы не вы!”

“А чего она достигла? Вышла замуж за профессора-востоковеда? На моих глазах ей делали предложение многие профессора, и она всем им отказала. Чем же этот Карл Андреас так отличился?”

Надин облизнула губы острым язычком: “Говорят, она согласилась выйти за него замуж при условии, что он никогда к ней не прикоснётся, и он с этим смирился. Представляете себе этот брак? Посмотрим, как долго он способен соблюдать такое соглашение!”

МАРТИНА

Биографы Лу Андреас фон Саломе сходятся на том, что профессор Карл Андреас выполнял соглашение с ней до самой смерти, все сорок два года их брака.

ЭЛИЗАБЕТ

Всю ночь Элизабет не могла уснуть. Она читала, читала и в сотый раз перечитывала полученное вчера письмо от Фрицци, пока раздражённый Бернард не потребовал, чтобы она погасила лампу. Она долго лежала в темноте, и слёзы текли у неё из глаз так обильно, что заливали ей уши. Обычно она радовалась письмам Фрицци, какой бы вздор ни был в них написан. Но сейчас это был уже не вздор, а какой-то кошмар, какой-то… она не могла подыскать слово, какое-то святотатство, что ли, или просто бред сумасшедшего.

“Козима Вагнер — лучшая из женщин, — пишет Фрицци, — только благодаря ей Рихарду удалось создать “Кольцо Нибелунгов”. А после “Кольца” она сделала остальное — она воздвигла Байройтский фестиваль и написала “Парсифаль”, а Рихард всё присвоил. Он командовал ею, угнетал её и унижал, непрерывно заводя интрижки со своими певичками. А Козима страдала и терпела — ради детей, не ради Рихарда. Ведь она давно его не любила, а любила меня”.

Дойдя до этого места, Элизабет начинала так сильно дрожать, что строки путались и буквы прыгали у неё перед глазами. Только полный безумец мог написать такую чушь. Многократно осушив застилавшие глаза слёзы, она делала новую попытку читать дальше.

“Ещё в ту пору, когда я приезжал к Вагнерам в Трибсхен, Козима была ко мне очень внимательна, она терпеливо выслушивала мои мнения, она читала мои рукописи и искала случая остаться со мной наедине под видом их обсуждения. Конечно, Рихард терпеть не мог наши уединения. Терзаемый ревностью, он всегда находил предлог, чтобы прервать наши интимные беседы”.

Читать дальше не было сил, такой страх охватывал душу Элизабет — у неё не оставалось сомнений, что её дорогой Фрицци потерял разум. Уж кому как не ей, прожившей несколько лет при доме Вагнеров, было знать, кто кого в этом доме любил и кто кого ревновал. Чтобы не разбудить Бернарда, она стиснула зубами угол подушки, но и это не помогло — рыдания сотрясали её тело. В конце концов Бернард проснулся и потребовал дать ему поспать хоть еще пару часов, так как завтра ему предстоит тяжёлый день. Элизабет знала, что он собирается объехать участки нескольких колонистов, недовольных положением дел в колонии.