Былое, нынешнее, грядущее

Брана улыбалась. В этом была вся её Иля: гнев гневом, но охотница-добытчица должна быть накормленной. Да, пусть потрёпанной, оттасканной за уши и исхлёстанной кушаком, но сытой. Чтоб были силы для охоты, конечно. Но как же это вышло, как дитя случилось? Видно, однажды в пылу страсти недоглядели, зашли далеко... Да уж, дальше некуда!

И вот будущие родительницы шли по становью: Брана гордо вышагивала впереди, Ильга мягко и кошачьи-бесшумно ступала следом за ней. Охотницы, не слышавшие их разговора, провожали Брану вопросительными, сочувственно-шутливыми взглядами – мол, ну что, как твои дела, бедолага? Белокурая кошка, показав в сторону супруги большим пальцем и растянув улыбку до ушей, обрадовала их новостью:

– Она беременная!

И получила сзади возмущённый тычок под лопатку.

– Не обязательно всем подряд рассказывать! – глуховато и всё ещё сердито проговорила Ильга.

Корзинка с ужином стояла нетронутой там, где и была оставлена. Работа по разделке туши уже началась, и Ильга поморщилась:

– Тошнит меня от вида крови...

Брана заботливо устроила её в рыбацкой постройке поближе к очагу, укрыла ей плечи плащом, подстелила свёрнутый спальный мешок, чтоб супруга сидела не на голом холодном полу, а на мягкой оленьей шкуре. Уже разносили первые бруски посыпанного солью китового жира, и Ильга потянулась к блюду.

– Ты же не любишь жир, – удивилась Брана.

– Захотелось что-то, – ответила та. – От мяса воротит, а вот жира – хочу, прямо умираю. Так и поняла, что со мной что-то... кхм, не то. – И она скосила всё ещё мерцающий укоризной взгляд в сторону виновницы своего состояния.

Брана, подсев к ней с корзинкой поближе, принялась доставать и раскладывать перед собой ужин.

– Жира хочешь? Значит, северянка у тебя под сердцем растёт настоящая! – засмеялась она. И спросила: – А какой уж срок?

Охотница с жадным любопытством и нежностью вглядываясь в очертания живота Ильги, но под свободным, распоясанным кафтаном ничего нельзя было рассмотреть.

– Матушка Добровида говорит, что должен быть четвёртый месяц, не меньше. – И Ильга впилась зубами в кусок жира.

Она всё ещё дулась. Поглядев на Брану, с невинным видом уминающую за обе щеки кашу, она фыркнула, цокнула языком.

– Вот наглая морда, а? Натворила дел – и трескает себе, как ни в чём не бывало!

Брана, ойкнув с набитым ртом, спохватилась и придвинула к Ильге лепёшки с мёдом:

– Иленька, тебе надо кушать. Ты же теперь не только себя кормишь...

Та, поглощая уже второй брусок жира, отмахнулась:

– Ешь сама, я-то дома наемся в любое время. А тебе для охоты силы нужны.

– Иля, да что сейчас может быть важнее дитятка? – Охваченная мурчащей нежностью, Брана не удержалась, чтобы не потискать супругу за плечи и не расчмокать всё её лицо.

Но та пресекала чрезмерные любовные порывы, отворачиваясь и отстраняя Брану. Впрочем, охотница была уверена, что Ильга лишь напускает на себя укоризненный вид: надо ведь построить из себя обиженную, как же без этого? Но даже хмурое, дующееся лицо её любимого рыжика умиляло Брану, ноги сами пускались в пляс, как неугомонные пружинки, хотелось бегать и кричать на весь свет о том, что у них будет дитя. Радость распирала изнутри, искала себе выход, и Брана нашла способ выразить чувства: вскочила и прошлась по лачуге колесом, чем привлекла к себе смеющиеся взгляды китобоев, отдыхавших рядом и лакомившихся жиром.

– Эк тебя разобрало-расколдобило! – ухмылялись кошки.

Разобрало Брану и вправду здорово – от счастья привалившего. На месте ей не сиделось: хоть пляши, хоть волчком вертись, хоть китовую тушу одной рукой подымай... Глядя на её ужимки, «обиженная» Ильга всё ж не удержалась от усмешки, которую, правда, тут же стёрла с лица. Всему своё время: радость будет потом, а сейчас – обида, коль уж решила она так.

– Ну, улыбнись ты, засмейся, родная! – нежно ткнулась ей в щёку носом Брана. – Рада ведь тоже, небось...

Но Ильга ещё какое-то время ходила с кислой миной, дулась, на ласку и заигрывания супруги не отвечала или огрызалась. Но Брана уж вдоль и поперёк знала непростой, заковыристый норов своей разлюбезной Иленьки и не принимала близко к сердцу её бзики. Пообижается – и отойдёт, оттает, как земля по весне, никуда не денется. А родные и соседи, узнав о скором прибавлении в их семействе, наперебой предлагали Ильге помощь в тяжёлых работах по хозяйству, да и в мелочах старались удружить, пока супруга-охотница на промысле. Гордая рыжая кошка нередко отказывалась:

– Что я, слабая, что ли, или хворая какая-то?

Приходилось матушке Добровиде с Браной убеждать её, что это не проявление слабости, а необходимость.

– Иленька, беречь тебе надо дитятко.