Былого ищу следы…

Гравюра исполнена с рисунка сепией, созданного Томасом Райтом с натуры в декабре 1836 г. И бесценный рисунок исчез, притом до обидного недавно - каких-то 60 - 65 лет назад!

Знаем мы его лишь по автогравюре Райта, подготовленной для задуманного Пушкиным Собрания сочинений, которое, однако, увидело свет только в 1859 г. Тогда уже не было в живых ни поэта, ни художника, умершего в 1849 г. Конечно, Райт не мог и предполагать, что его произведение, которое, возможно, он и не считал значительным в своем творчестве, будет иметь огромный успех. Свои почтенные работы он обычно подписывал весьма пышно: «Рисовал и гравировал профессор Флорентийской академии и член Петербургской и Стокгольмской академий художеств Томас Райт». Прочие же - довольно просто: «Рис. и грав. Т. Райт». Пушкинский портрет - в прочих. История распорядилась по-иному, и очень справедливо, - она увековечила имя мастера в русской культуре именно «прочим» портретом Пушкина. Еще в 1837 г. оттиски его гравюры продавались по пять рублей за штуку - цена по тем временам немалая. Ныне это редчайшие экземпляры!

Любопытное совпадение! Ровно через сто лет после появления первых отпечатков автогравюры Райта, в 1937 г., именно она была репродуцирована на трех советских марках, выпущенных к 100-летию со дня смерти поэта. Вспомнил я это потому, что в моем детском альбоме они были самыми дорогими мне образцами…

Один из первых отпечатков, который ныне хранится в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, был приложен к первому тому восьмого издания сочинений поэта, выпущенному в Москве Ф. И. Анским в 1882 г. Предисловие написал П. А. Ефремов. «Из них (художественных пушкинских изображений. - Е. К.) прежде всего надо указать на портрет поэта, - оговаривает он, - отличающийся, по отзыву современников, полнейшим сходством, не говоря уже о прекрасном его исполнении в гравюре Райтом, одним из лучших художников двадцатых и тридцатых годов. Этот портрет предназначался Пушкиным для предполагающегося издания его сочинений и был награвирован в последний год жизни поэта, но за его смертью остался неизданным, и немногие сделанные тогда оттиски составили чрезвычайную редкость…» Последующие строки меня особенно заинтриговали: «…Счастливый случай помог найти подлинную доску, превосходно сохранившуюся, с которой и сделаны оттиски для нынешнего издания» (подчеркнуто мною. - Е. К.).

Петр Александрович не объяснил, однако, какой это был «счастливый случай». А наверное, это была преинтересная история, притом, заметьте, приключившаяся в Москве! Создается впечатление, что понемногу пушкинские реликвии из Петербурга собираются в Москве…

Как это ни парадоксально, но гравюра Райта, исполненная в Петербурге, славою своей обязана именно Москве. Здесь ее почитали, любили, коллекционировали оттиски и, конечно, много раз репродуцировали. Упомянутый мною критик журнала «Русская старина» Я. Уш-кин, которому так не понравился альбом Пушкинской выставки 1880 г., даже решился на такое смелое обобщение. «Положительно, без всякого преувеличения можно сказать, - заключает он свою статью, - что они (репродукции портретов Пушкина, помещенные в альбоме. - Е. К.) не стоят, например, одной превосходной гравюры Райта…»

Не правда ли, сильно сказано! Быть может, верно?

Добавлю, кстати, что и теперь одно из самых значительных собраний гравюр Томаса Райта, а прежде всего, конечно, портретов Пушкина, находится именно в Москве - в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.

Итак, с авторской доски Райта, невесть как отысканной и сохраненной Ефремовым, печатались оттиски пушкинского портрета в дни его юбилея в 1899 г.

Интерес же Ефремова к работе Райта, как и вообще к иконографии Пушкина, не был эпизодическим. Ну, об этом позже…

Где же оригинал, с которого резалась гравюра? Тот первоначальный рисунок Райта, сделанный с самого Пушкина? Он каким-то образом оказывается в альбоме хорошего знакомого поэта графа Матвея Юрьевича Виельгорского, выдающегося музыкального деятеля, блистательного виолончелиста, одного из основателей Русского музыкального общества. Альбомом, ценнейшей семейной реликвией, чрезвычайно дорожили, тщательно его хранили, и посторонним, кто не был вхож в число постоянных посетителей литературно-музыкального салона Виельгорских, доступ к нему был закрыт.

После смерти Матвея Юрьевича в 1866 г. альбом перешел к Михаилу Алексеевичу Веневитинову, родному Племяннику друга и четвероюродного брата Пушкина, замечательного поэта Д. В. Веневитинова. Да и отец Михаила Алексеевича, Алексей Владимирович, женатый на Аполлинарии Михайловне, урожденной графине Виельгорской, дочери Михаила Юрьевича, брата Матвея, был также хорошо знаком с Пушкиным.