Читаем Былого слышу шаг полностью

…В кремлевской квартире Ульяновых хранится альбом — собрание фотоснимков тех лет. Аккуратно наклеены на серые листы большого формата фотографии, четко выведены подписи под ними. Альбом открывается снимками, сделанными 1 мая 1918 года. Проходят по Красной площади войска. Марширует отряд интернационалистов — строки газетного репортажа могли бы стать подписью к этой фотографии: «Среди однообразной массы дефилирующих войск выделяется отряд военнопленных в несколько сот человек. Стройно проходят они мимо могил, обнажив головы. Стяг их салютует павшим борцам за свободу. Единодушный крик «Ура!» вырывается из груди тысяч зрителей, окружающих плотным кольцом Красную площадь…»

На фотографиях в альбоме — демонстранты подле Большого театра; группа детей, а рядом учитель, над всеми транспарант: «Да будет наше будущее светло и ясно, как весенний день»; запруженные народом площади.

В разных концах города побывала в этот день машина Владимира Ильича, пробираясь по улицам, ставшим тесными от праздничных колонн. В центре машину остановили рабочие Сущевско-Марьинского района. «На Неглинном проезде они встречаются с автомобилем Ленина, — писала «Правда». — Ленина поднимают на руки, и он произносит коротенькую речь о значении международного праздника».

Отсюда — на самую окраину Москвы, почти за город — на Ходынское поле. Здесь 1 мая восемнадцатого года должен был состояться парад Красной Армии.

«Огромное Ходынское поле по краям установлено шеренгами Советской Армии. Линия войск начинается у ангаров и, идя параллельно Петроградскому шоссе, сворачивает прямым углом на высоте Всесвятской рощи и идет параллельно лагерю.

В центре поля группа штатской и военной публики. В середине виднеется приземистая фигура в барашковой шапке и шубе с барашковым же воротником. — Это Народный Комиссар В. И. Ленин. Ленин пошел. За ним двинулась толпа. В толпе снуют фотографы и щелкают затворами, запечатлевая на пластинках представителей народной власти».

В толпе снуешь и ты, мой коллега, репортер из года восемнадцатого, это твои строчки повторяю я сейчас. Тебе, как и всем собравшимся на Ходынском поле, все здесь внове. Даже название — Красная Армия. Посмотри, ты впопыхах написал в своем репортаже — Советская, неожиданно предугадав, как она станет называться потом, четверть века спустя. Ты любил детали, старался передать читателю то, что видишь; заметил черный барашковый воротник — так и написал: «барашковый». А мне интересно сегодня узнать, что весна в восемнадцатом году, очевидно, выдалась поздней, если и 1 мая Владимир Ильич был одет по-зимнему.

Пройдет еще немало лет, пока ты усвоишь истину: журналист, как и сапер, ошибается лишь однажды. А тогда ты мог позволить себе весьма вольное обращение с протоколом — вместо «Председатель Совета Народных Комиссаров» писал: «Народный Комиссар В. И. Ленин». И на следующий день, на планерке очередного номера, тебе, наверное, не пришлось давать объяснений. На оплошность эту, скорее всего, никто не обратил внимания, иначе исправили бы еще в гранках…

Вижу, как поспешаешь ты с Ходынского поля. В редакции, сев за «Ундервуд», примешься отстукивать двумя пальцами свой первомайский репортаж. И не будет минуты задуматься, что репортаж этот — первый в истории репортаж о первом советском празднике… Какая уж тут история: прибежал снизу метранпаж, торопит, грозится выбросить из полосы. И ты, не успевая выправить материал (хоть бы пропущенные буквы вставить!), будешь бегать, кряхтя и чертыхаясь, в наборный цех, бросая в его пасть по страничке.

…В дни праздников мы тоже торопимся в редакцию — как бы не нарушить график выпуска номера. Машины со специальными пропусками поджидают нас недалеко от площади. Надо побыстрее внести поправки, уточнить праздничный репортаж — он написан несколько дней назад в точном соответствии с программой предстоящего мероприятия. Теперь надо отразить те изменения, которые внесла жизнь, — иногда заметные, а чаще жизнь полностью согласуется с программой. Еще надо поспеть в бюро проверки — в книгах, газетах, журналах найти подтверждение фактам, о которых напишешь… Очевидно, коллега, ты работал как-то иначе над своим репортажем: в каждом слове — накал времени, в каждой фразе — дух эпохи.

«Задорно несутся звуки «Интернационала», звенят, возбуждают. Как рокот грядущей грозы, как намеки надвигающейся мировой бури где-то вдали гремит «Красное знамя». Присматриваюсь к толпе. Она не пестрая, не празднично фланирующая, она из тех, кто не на словах, а на деле кидает вызов старому миру насилия и гнета. Песни, знамена, лица, взоры, процессии — все напоено мыслью о мировом счастье, о коммунизме, все звучно, красочно поет гимн пролетарскому идеалу, зовет к борьбе, сеет надежды на конечную победу».

Так писал мой коллега — репортер из года восемнадцатого. Лихо писал!

И было в этот день еще одно событие, о котором пора рассказать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное