Читаем Былого слышу шаг полностью

«Комиссариат Кремля совместно с культурно-просветительной Комиссией Головного Революционного отряда латышских стрелков и Коммунистическим отрядом латышских стрелков устраивают в день 1 Мая в Екатерининском зале (здание судебных установлений) концерт-митинг.

…Начало в 8 часов вечера.

Вход бесплатный.

Организаторы».


Ленин, наверное, только вернулся с парада на Ходынском поле, когда к нему пожаловала делегация латышских стрелков. Владимир Ильич обещал прийти на митинг-концерт. Появился вместе с Крупской, а с ними и Свердлов. Пришли в Екатерининский зал, который после кончины Якова Михайловича станет носить его имя. В Свердловском зале вручают теперь международные Ленинские премии «За укрепление мира между народами» — здесь и встречал Владимир Ильич праздник международной солидарности трудящихся.

Об этом вечере написано много воспоминаний. Известна программа концерта. Певец В. А. Люминарский исполнял «Вниз по матушке по Волге», и Ленин долго аплодировал ему. Выступала М. М. Блюменталь-Тамарина. Известная латышская актриса, тогда еще совсем молодая, Паула Балтабола читала стихи Райниса «День страшного суда». Читала по-латышски. А Ленин так внимательно слушал актрису, что ей казалось — Владимир Ильич понимает каждую строчку и каждое слово.

Ленин произнес на вечере короткую речь — по крайней мере третью за этот день: на Красной площади, в Неглинном проезде и теперь, в Екатерининском зале… Речь Владимира Ильича никто не записывал, но собравшиеся запомнили ее. У Ленина не было другого такого выступления: в тот вечер Владимир Ильич говорил о себе, вспоминал, рассказывал, как приходилось, бывало, встречать первомайский праздник. Говорил о Шушенском. «…Пошли за околицу, прихватив с собой собаку Женьку… По реке шел лед… Много пели в тот день… А вечером никак не могли заснуть, мечтали о мощных рабочих демонстрациях, в которых примем когда-нибудь участие…»

Каким же взволнованным, трогательным до слез должен был быть этот день — 1 Мая восемнадцатого года, чтобы на излете его Ленин заговорил о себе! По наблюдению современников, он, как никто другой, умел молчать о тайных бурях своей души.

«Вечером в здании судебных установлений состоялся бесплатный митинг-концерт, — сообщали на следующий день газеты. — С речью выступил Ленин, Свердлов и ряд ораторов на латышском языке. Вечер закончился пением «Интернационала» и «Марсельезы».

Поздним вечером этого же дня Владимир Ильич заглянул в свой кабинет, присел за стол или облокотился, прикрыв ладонью лоб. Старался сосредоточиться, пригасить впечатления от бесконечно яркого минувшего дня, подумать о главном…

«Поющая Москва… поющий Ленин», — пометил в записной книжке Джон Рид. Ленин любил революционную песню, любил слушать и пел сам. Как много песен было спето сегодня! Революционная песня — всегда мечта, всегда надежда на победу. А сегодня знакомые слова звучали, пожалуй, иначе.

Здесь она, в кабинете, как и в минувшие годы, вместе с ним, эта небольшая, повидавшая виды книга. Сколько дорог пройдено с ней! Эжен Потье, французское издание. В этой книжечке впервые опубликован «Интернационал». Издание 1887 года. 1887-й — казнь брата… «В декабре 1887 г. я был первый раз арестован», — напишет о себе Владимир Ильич. Минуло три десятилетия — и слова «Интернационала» сегодня звучали иначе. «Мы наш, мы новый мир построим…» Строительство нового мира началось. «Кто был ничем, тот станет всем…» Они встали в колонны демонстрантов, пришли на Красную площадь — те, кто стали всем. И никто не решился им помешать: они разрушили мир насилия, разрушили до основания…

Мысль стремительно рождает действие. Где же перо? И набрасывает записку своей крупной, несущейся вперед скорописью. (Бисерный почерк, ровные строчки — на страницах рукописи словно каждая буква заключает в своей оболочке заряд сосредоточенности, напряжение мысли. А крупная скоропись — когда все очевидно, само собой разумеется, не надо тратить и минуты на размышление, можно писать, не отрывая пера от бумаги.)

Записка, которую набросал в тот вечер Владимир Ильич, была адресована заместителю наркома имуществ республики П. П. Малиновскому.

«Почему, вопреки постановлению СНК и несмотря на безработицу (и несмотря на 1. V),

не начаты в Москве работы

1) по хорошему закрытию царских памятников?

2) по снятию царских орлов?

3) по подготовке сотен надписей (революционных и социалистических) на всех общественных зданиях?

4) по постановке бюстов (хоть временных) разных великих революционеров?»

И не поставил даты, даже не расписался в конце. Важно было именно сейчас, в эти последние мгновения уходящего дня, изложить на бумаге то, что беспокоило и возмущало, освободиться сегодня, чтобы не возвращаться к этому завтра поутру…

Перейти на страницу:

Похожие книги

40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное