Былой войны разрозненные строки

В окружение попали под Харьковом. (По германским данным было окружено 240 тысяч человек). Вышло из окружения не более 20 тысяч. Повезло. Нащупали небольшой коридор. Проскочили удачно. Впереди группы, с минометной плитой на спине (21 кг.) шел политрук Царан. Навстречу полковник с пистолетом: Стой! Куда! — Стали ему говорить, что за ними уже никого нет. Не слушал. И застрелил политрука!

— Развернуть минометы! Огонь! — Но в это время немцы нажали и полковник побежал вместе со всеми…

Сохранилась маленькая заметка из фронтовой газеты об успешных действиях минометного расчета сержанта Кешеля. И подпись: политрук Царан. Все, что осталось от честного командира.

Владимир Кешель.

Под непрерывным огнем связь все время рвалась. Кинулся восстанавливать. Пехота стала отходить, стали менять позиции и батареи. В этот момент на виллисе подскочил командир 72-й дивизии генерал Лосев. Выскочив из машины с пистолетом в руках, крикнул:

— Стой! Все в цепь! Солдаты, офицеры — всем занять оборону и ни шагу назад! — Командир одной из батарей, капитан Шестаков, обратился к комдиву по имени-отчеству:

— Ведь я же артиллерист! — Генерал в упор выстрелил и убил наповал! А сам вскочил в машину и уехал. Хотя смерть кругом косила без разбора — это было страшно. За что убил боевого офицера…

Яков Нужный.

Накануне войны служил в 78-ом танковом полку 39-й танковой дивизии в Черновцах. Пока по тревоге бежали в парк по ним уже стреляли из окон… В дивизионном парке находилось 170 танков Т-26, которые участвовали в финской войне. Все они стояли на колодках… Только десять машин удалось поставить «на ноги», заправить снарядами и горючим. Снаряды и бензин вскоре кончились. Вынули замки из орудий и пулеметов и забросили подальше. Танки остались на дорогах…

Давид Розенблат.

В каком-то местечке, вблизи старой границы, в большом колхозном сарае, неизвестный советский генерал собрал командиров: «Разве вам неизвестно, что такая-то и такая-то дивизии (назвал номера) перешли германскую границу и громят врага на его территории! Что десять тысяч советских парашютистов высадились в Берлине! Что наши самолеты бомбят Берлин! А вы отступаете! В каком из наших уставов написано слово отступление? Приказываю немедленно вернуться туда, откуда пришли!»

В это время германские войска были уже далеко в глубине нашей территории. Никому и в голову не пришло, что это провокатор. Так хотелось верить. Но ход был неглупый. Несколько тысяч кадровых бойцов и командиров были бы серьезным пополнением отступающим частям Красной Армии. Все они попали в плен.

Лазарь Белкин.

Но что-то здесь было правдой. В ночь с 8 на 9 августа, через полтора месяца после начала войны, с военного аэродрома «Сокол» на острове Саарема в воздух поднялись одиннадцать дальних бомбардировщиков морской авиации и взяли курс на Берлин. Вел группу командир полка полковник Е. Н. Преображенский. Летели молча. Всякие переговоры в полете были запрещены. Лишь выйдя на цель Преображенский произнес историческую фразу: «Я над Берлином!».

Вернулось четыре экипажа. Через несколько дней еще три, севшие на запасные аэродромы. Четыре экипажа не вернулись… Дерзкий налет на ничего не подозревавшую столицу Германии немцы пытались представить, как вылазку англичан — настолько невероятным казался им этот рейд. Но те сразу заявили — в ту ночь ни один британский самолет не поднимался в воздух.

В два часа ночи, 22 июня, на заставу обрушился шквал артиллерийского и минометного огня, горели казармы, конюшни, появились первые убитые, раненые. «Не открывать огня, чтобы не спровоцировать немцев». Огонь открыли, когда они уже на лодках переправлялись через Буг на наш берег. Отбили. Прервалась связь. Начальник заставы убит, заместитель ранен. Продержались сутки. Наутро прислали две подводы с касками и три с рубашками для гранат. Касок хватало, а гранаты давно кончились… С этими подводами отправили в тыл раненых. Но довезли ли их и куда осталось неизвестно…

Перед наступлением выдали по пять-семь патронов и по триста грамм хлеба, похожего на торф. Форсировали Нарву и две недели держали плацдарм. После ожесточенных, круглосуточных непрерывных боев, уже на нашем берегу снял шапку — волосы, как парик, остались в шапке… И они были седые… А ординарец, с которым не расставался два года, стал белый, как голубь.

Роман Богомольник.

Командир батальона не спал трое суток. Уронил голову на стол и уснул. Вбежал офицер: «Товарищ капитан! Во дворе немцы!» — Но комбат не проснулся. Вдвоем с товарищем выбежали и дали по очереди из автоматов. Тени исчезли. Утром комбат вышел, сказал:

— Видишь ориентир! — и показал на отдельное дерево.

Рука упала. И упал комбат… Не ранен. Не контужен. Не убит. УМЕР! Сердце не выдержало нечеловеческого напряжения. Ему не было и сорока лет…

Евгений Зеликман.

Когда положили на стол, с изумлением увидел — у хирурга нет одной ноги! Приспособив культю на табурет этот героический врач делал операции!

Ефим Бурштейн.