Былой войны разрозненные строки

После разгрома Сталинградской группировки противника подвалы в городе были забиты ранеными немецкими солдатами и офицерами. Они умирали от ран, голода, холода. Армия ушла, гражданского населения почти не было. Тяжко было смотреть на их мучения. Улицы были завалены замерзшими трупами, сами пленные растаскивали их, чтобы можно было пройти-проехать. Зацепят крючком за ноздрю и волокут… С убитых было велено снимать сапоги. «Технология» была такая: ударить ломом по щиколотке, она крошится и сапог снимается…

Вот снять бы такую картину, люди никогда не стали бы воевать.

Израиль Аккерман.

Не менее одного процента, при наших потерях это устрашающая цифра, покоящихся в братских могилах — люди захороненные в состоянии клинической смерти. Отличить ее от летального исхода может только опытный врач, да и то не всегда. Врачей на передовой нет. Их и в госпиталях и медсанбатах не хватает.

… На встрече ветеранов вдруг выяснилось, что жив человек, которого собеседник лично похоронил. В начале войны хоронили там, где убит: в воронке, в окопе. Доложили командиру полка. Тот приказал перезахоронить. Оказался живой. Но пошли уже другие люди, хоронивший ранее об этом не знал. Этот случай был описан в «Известиях».

… Контужен был очень тяжело. Кровь изо рта, носа, ушей. Никаких признаков жизни. Несут к братской могиле. Один из санитаров сказал: «Вроде живой?». — «Мертвяк! Не видишь? Тащи!».

На счастье рядом оказался санинструктор. Подошел. Что скажет? В бричку? В яму? В секунду решалось жить или умереть. — В бричку! — В госпитале лежал полгода. Не видел. Не слышал. Не говорил. Писал записки. Речь восстановилась последней. Однажды в госпитале встретился раненый на костылях: «Ты Сенька? Из какого полка?».

Это был тот санитар.

Семен Шастун.

В братских могилах захоронено 6,5 млн. человек — из них только 2,3 млн., одна треть, известна по фамилиям…

…Шарахнуло по ноге, как колом огрело. Подполз товарищ, перевязал: — Ну, ползи, пока не добили. — Дополз до дороги, санитары кинули в бричку. Подошла полуторка, привезли в бывший лагерь военнопленных: нары, солома. Погрузили в телячьи вагоны. Все тяжелые, лежачие. На все вагоны один ходячий — с рукой на отлете. Дали по куску хлеба с салом и воды. Налетел самолет. Первая бомба попала в паровоз. Он зашипел и остановился. Еще одна разорвалась рядом с вагоном, но попала в кювет. Левую сторону вагона снесло, но никого из раненых не задело. Самолет развернулся, но увидев расползавшихся из вагонов раненых улетел. Ему и в голову не пришло, что раненых везут в товарняке. Всю ночь стояли. Никто не подходил. Слышался только плач женщин.

Утром потащили обратно, перегрузили в другой эшелон. Наконец приехали в Тамбов. За две недели пути никто из медработников не подошел. Белые черви стали расползаться из раны по телу. Брал руками и выкидывал…

Петр Ланин.

Взвод переправился на Керченский плацдарм одним из первых. И только поднял людей в атаку — разорвалась мина. Удар был такой, что отдалось в затылке. Подбежал санитар, наложил на ногу жгут. Ночью, на носилках, поднесли к отходящему пароходу. У трапа стоял военврач и в темноте сортировал раненых: «Куда ранен? Тяжело? Легко? Тяжелых в трюм, легких — на палубу!». — «Почему в трюм?». — «Ты тяжелый. Все равно не выплывешь…»

Александр Дерюгин.

Привезли в передвижной госпиталь. Разрезали сапог. Хирург сказал: «С ногой придется расстаться». — И сразу наркоз. Двоих раненых, оба без ноги, повезли на аэродром, одели в ватные конверты и подвесили носилки под самолет. Кукурузник сел в поле, подъехала санитарная машина, санитар раскрыл конверты: «Ты что?». — «А у меня уже два конверта пропали. В чем повезу следующих?». — Зима, холод, они полуголые и в машине ни матраца, ни одеяла. В госпиталь привезли синими… Выбежали сестры, окружили, плачут: «Пока солдат нужен… А теперь пусть пропадает!». — Занесли в баню, стали растирать. До Украины везли в хорошо оборудованных румынских вагонах, тепло, сытно. Там колея другая, перенесли в холодный вагон. Сестра одна, и кушать почти нечего… «У тебя какой ботинок?». — «Правый». — «А у меня левый».

Спаровались, высунули в окно — котелок горячей картошки и бутылка самогона. Ожили.

Моисей Шлеймович.

В Ташкентских госпиталях, где проходили практику, поразило большое количество раненых в левую руку… Высунет из окопа, а снайпер уже ждет.

Арон Эпштейн.