Былой войны разрозненные строки

Из тыла прибывает эшелон уголовников, человек четыреста и больше, и рота сразу становится батальоном, продолжая именоваться ротой. Сопровождают их конвойные войска, которые сдают их нам по акту. Мы охрану не выставляем. Это производит дурное впечатление, тогда как проявленное доверие вызывает к нам некоторое расположение. Определенный риск есть. Но мы на это идем.

Что за народ? Тут и бандиты, и уголовники-рецидивисты, и укрывающиеся от призыва, и дезертиры, и просто воры. Случалось, что из тыла прибывали и несправедливо пострадавшие. Опоздание на работу свыше двадцати минут считалось прогулом, за прогул судили и срок могли заменить штрафной ротой. С одним из эшелонов прибыл подросток, почти мальчик, таким, по крайней мере, казался. В пути уголовники отнимали у него пайку, он настолько ослабел, что не мог самостоятельно выйти из вагона. Отправили его на кухню.

Срок заключения заменялся примерно в следующей пропорции: до трех-четырех лет тюрьмы месяц штрафной роты, до семи лет два месяца, до десяти выше этого срока не существовало — три месяца.

В штрафные роты направлялись и разжалованные по приговору Военного трибунала офицеры. Если этап большой и своих офицеров не хватало, именно из них назначались недостающие командиры взводов. И это были не худшие командиры. Желание реабилитироваться у них было велико, а погибнуть… Погибнуть и в обычной роте дело нехитрое. После войны статистики подсчитали средняя продолжительность жизни командира стрелкового взвода в наступлении восемь дней…

Штраф снимался по первому ранению. Или, гораздо реже, по отбытию срока. Бывало, вслед раненому, на имя военного прокурора посылалось ходатайство о снятии судимости. Это касалось, главным образом, разжалованных офицеров, но за проявленное мужество и героизм иногда писали и на уголовников. Очень редко и, как правило, если после ранения штрафник не покидал поля боя или совершал подвиг, представляли к награде. О результатах своих ходатайств мы не знали, обратной связи не было.

В одном из кинофильмов («ГуГа») есть эпизод, где старшина бьет, в смысле «учит» штрафника, да еще по указанию командира роты. Совершенно невероятно, чтобы такое могло произойти в действительности. Каждый офицер и сержант знают, что в бою они могут оказаться впереди обиженного… Штрафники не агнцы божьи. И в руках у них не деревянные винтовки. Другое дело, что командир роты имеет право добавить срок, а за совершение тяжкого преступления — расстрелять.

И такой случай в нашей роте был. Поймали дезертира сами штрафники, расстреляли перед строем и закопали поперек дороги, чтобы сама память о нем стерлась, сейчас писать об этом нелегко, но время и отношение было другим.

Владимир Карпов, писатель, Герой Советского Союза, сам хлебнувший штрафной роты, пишет, что офицеры штрафных рот со своими штрафниками в атаку не ходили. И да, и нет. Если есть опытные командиры из штрафников можно и не ходить. А если нет или «кончились», надо идти самим. Большей частью именно так и бывает. И такой случай имел место.

Два зама: старший лейтенант Василий Демьяненко и я повели роту в атаку. Когда задача уже была почти выполнена, меня ранило осколком в грудь. (До сих пор помню первую мысль: «Не упал! Значит, легко!»)

Ни мы, ни немцы не ходили в атаку толпами, как в кино. Потери были бы слишком велики. Движется довольно редкая цепь, где бегом, а где и ползком. В атаке стараешься удержать боковым зрением товарища. Демьяненко был шагах в тридцати от меня, увидел, что меня шатнуло, и я прыгнул в воронку. Подбежал: «Куда?»

Молча показываю дырку в полушубке. «Скидай!» Весь диалог два слова. Он же меня перевязал. Осколок прошелся по карману гимнастерки, в котором лежала плотная пачка писем и фотографий из тыла (учитывая наш возраст, не только от мамы), это и спасло, иначе он прошел бы навылет. В медсанбате ухватили за выглядывающий из-под ребра кончик и выдернули, предварительно произведя традиционное обезболивание. И я вернулся в роту.

Как же я, все-таки, туда попал?

При очередной переформировке я оказался в офицерском резерве 51-й Армии. Командовал Армией генерал-лейтенант Яков Григорьевич Крейзер после войны генерал армии. Командующий Уральским Военным Округом, получивший звание Героя Советского Союза в 1941 году, будучи командиром 1-й Московской Пролетарской дивизии, один из шести известных евреев, отказавшихся подписать печальной памяти письмо Сталину с «просьбой» о депортации евреев в Сибирь, чтобы спасти их от «справедливого народного гнева».

В тылу я был впервые. Поразило огромное количество праздных, казалось, офицеров всех рангов, с деловым видом сновавших с папками и без. Неужели для них всех есть здесь работа?

Чем ближе к передовой, тем меньше народа. Сначала тыловые, хозяйственные и специальные подразделения, медсанбаты, артиллерия покрупнее, потом помельче, ближе к передовой минометчики, подойдешь к переднему краю — охватывает сиротливое чувство — куда все подевались?.. На войне, как и в жизни, каждый знает, чего он не должен делать.