Былой войны разрозненные строки

На подписание акта о капитуляции в Карлхорст, к Жукову, первые лица, генералы Эйзенхауэр и Монтгомери не приехали. От союзников на подписание приехали: от США генерал Спаатс, от Великобритании сэр Артур Теддер, от Франции генерал Делатр де Тассоиньи.

Но никто не огорчился.

Победа была за нами!

Возвращение

С войны я приехал на троллейбусе.

Выйдя с Белорусского вокзала, мы с товарищем были атакованы толпой всевозможных леваков. Двое наиболее рьяных подхватили наши пожитки. За углом стоял грузовой троллейбус. Мы посмотрели на него с удивлением: неужели на нем поедем? Куда? Мы ответили. Перекидывая штанги на незнакомых перекрестках, троллейбус подвез довольно близко к дому. Водители помогли донести вещи.

Свой первый отпуск я получил поздно почти через год после окончания войны. В первую очередь отпуска давали семейным и старослужащим, начинавшим тянуть лямку еще до войны. Пока до меня дошла очередь извелся.

После Победы наши войска, возвращавшиеся через Южную Германию и Судеты, стали свидетелями необычного зрелища. В некоторых городах и поселках, по которым со знаменами и оркестрами проходили полки победителей, немецкое население выстраивалось вдоль улиц… на коленях! В том числе дети. Это было неприятно и никогда не пришло бы нам в голову. Инициатива исходила, по-видимому, от чешского населения, хорошо настрадавшегося от немцев за восемь лет оккупации (часть Чехословакии была отторгнута гитлеровской Германией еще в 1938 году). Обратились в политотдел. Там сказали: «Пусть запомнят маленькими!»

Но неприятный осадок остался.

Ехал я в отпуск из Прибалтики. Аккуратные, сравнительно мало тронутые войной усадьбы, в Белоруссии сменились черными горькими пепелищами. В какую сторону ни посмотришь все разрушено, разбито, разорено. На местах сел только трубы возвышаются молчаливыми, печальными памятниками. Но жизнь уже затеплилась. Вдоль дорог, в насыпях, вырыты землянки, возле них шевелятся дети, на веревках сушится тряпье, и прямо из-под земли вьется дымок из железных труб. Ни одной уцелевшей станции. Поезд идет по деревянным мостам, наспех сооруженным саперами, рядом со взорванными. И здесь уже идет работа. Начинается восстановление. Это ж сколько построить надо!

По вагонам ходило множество нищих. Инвалиды войны, дети, старухи, а может и молодые, не разберешь. Многие пели «жалостные» песни. Смотреть на них было тяжко. Мы ехали с войны победителями, сытые и ухоженные. Даже как-то неловко себя чувствовали. Помогали, кто чем мог: как правило, небольшими деньгами.

Проклятая война, что наделала!

За десятки километров до Москвы начинались барачные поселки. Широким кольцом опоясывали они столицу, раскинувшись вдоль магистралей, вплотную обступая город. Из окна вагона эта россыпь бараков представлялась нескончаемой, и, казалось, до Москвы никогда не доедем. Белые одноэтажные бараки тянулись сплошной чередой. Между ними мелькали вымазанные известкой дощатые уборные в черных разводах снизу. От бараков к платформам пригородных поездов тянулись цепочки людей. Начиналось очередное московское утро.

Москва по-прежнему, как и до войны, шумела, суетилась, куда-то бежала, звенела трамваями, фыркала автомобилями. Многие москвичи были в военном, со следами споротых погон на плечах и звездочки на шапке. Женщины ходили в перешитом обмундировании, серо-зеленые, озабоченные. Поражало большое количество военных патрулей на улицах и у выходов из метро. Они придирались к малейшему нарушению формы или правил поведения не отдал чести старшему по званию и безжалостно задерживали победителей. От центра до ВСХВ Всесоюзной Сельскохозяйственной Выставки, впоследствии ВДНХ Выставка Достижений Народного Хозяйства, как и в довоенные годы, еще ходили двухэтажные троллейбусы, вскоре, впрочем, исчезнувшие.

Старые москвичи еще помнят, что памятник Пушкину стоял на Тверском бульваре лицом к бывшему Страстному монастырю, кинотеатра «Россия» и фонтана еще не было. После войны памятник переехал через улицу Горького, был развернут и установлен на нынешнем месте. Примерно в это же время было принято решение о сооружении памятника Маяковскому на площади его имени и памятника основателю Москвы Юрию Долгорукому напротив здания Моссовета. Но самих памятников еще не было. Это послужило поводом для репризы двум популярным конферансье Мирову и Дарскому. Один из них мечтательно говорил: «Вот раньше слева от памятника Пушкину не было памятника Владимиру Маяковскому, а справа от него не было памятника Юрию Долгорукому». А теперь? — вопрошал другой? — Теперь все наоборот! Теперь справа от памятника Пушкину нет памятника Маяковскому, а слева нет памятника Долгорукому. Эта реприза встречалась москвичами дружным смехом и аплодисментами.