Читаем Былые дни Сибири полностью

1718, июня, 24, по выше писанному его царскаго величества имянному и за собственноручным подписанием сего текущаго июня в 13-й день данному указу, о суде царевича Алексея Петровича, в противностях против отца и государя его, нижеподписавшиеся министры, Сенат и стану воинскаго и гражданскаго, по неколикократном собрании в палате Правительствующаго Сената в Санкт-Питербурхе, слушав неоднократно выписки и подлинных во свидетельство им объявленных его царскаго величества к царевичу Алексею Петровичу писанных увещевательных писем и его, царевичевой, рукой на то учиненных на то же на письме ответов, и прочих во освидетельствование того дела принадлежащих розыскных актов или записок, и повинных его, царевичевых, собственноручных писем, и изустных как государю отцу своему, так и пред нами, яко учрежденными по его величества изволению судьями, учиненных объявлений (хотя им, яко его царскаго величества самодержавию принадлежащих, природным подданным по правам государства Всероссийскаго, того чинить отнюдь не надлежало, но то все ни от кого, кроме Бога Всемогущаго, в зависящей и никакими правы описанной и определенной его царскаго величества самодержавной власти и воле, по достоинству состоит, однако ж, повинуясь выше объявленному повелению царя и государя своего, то дерзновение приемля), — по здравому разсуждению и по христианской совести, не посягая и не похлебствуя, и не смотря на лицы, по прежде объявленным к сему делу приличным Божиим заповедям Ветхаго и Новаго Завета, Священным Писаниям Святого Евангелия и Апостол, тако ж и из канонов и правил Соборов Святых отец и у церковных учителей (приняв при том в помощь разсуждение от архиереев и проч. духовнаго чина, при Санкт-Петербурхе по указу его царскаго величества собранных, выше сего объявленное), — тако ж и по правам всероссийским, а имянно по уложению и по воинским артикулам и по вышеобъявленным в деле статьям (которыя права согласны со многих государств, а особливо древних римских и греческих цесарей, и прочих христианских государей с правами), — по предшествующим голосам, единогласно и без всякаго прекословия согласились и приговорили, что он, царевич Алексей, за вышеобъявленные все вины свои и преступления главныя против государя и отца своего, яко сын и подданный его величества, достоин смерти: потому что хотя его царское величество ему, царевичу, в письме своем с господином тайным советником Толстым и капитаном от гвардии Румянцевым, от 10 числа июля, 1717 г. из Спаа писано, обещал прощение в побеге его, ежели добровольно возвратится, как он царевич, и сам то в своем ответном на то письме из Неаполя от 4-го дня октября того же 1717 года с благодарением объявляет, что он за данное ему в самовольном его (токмо) побеге прощение благодарствует; но как он и того себя тогда ж недостойна сочинил, о том купно при иных его преступлениях и противностях против государя, отца своего, довольно объявлено в выданном о том от его царскаго величества от 3 числа февраля сего же году прежнем манифесте, а именно, что он поехал не добровольно. И хотя его царское величество, милосердствуя о нем, сыне своем, родительски, при данной ему на приезде с повинною в Москве в Столовой палате 3-го числа февраля ауденции обещал прощение во всех его преступлениях, однако ж то учинить изволил с таким ясным выговором, что ежели он, царевич, все то, что он по то число против его величества делал или умышлял, и о всех особах, которыя ему в том были советниками и сообщниками или о том ведали, без всякой утайки объявит, а ежели что или кого-либо утаит, то обещанное прощение не будет ему в прощение; что он по-видимому тогда приняв с благодарными слезами, обещал клятвенно, все без утайки объявить, и то потом и крестным и Святого Евангелия целованием с соборной церкви утвердил.

Но хотя его царское величество и сверх того, в подтверждение тому, на другой изволил ему, царевичу, то ж все собственноручно при вопросительных своих о том пунктах, о которых в выписке объявлено, объявить (и в начале оных изволил написать по сему: «Понеже вчерась прощение получил в том, дабы все обстоятельствы донести своего побегу и прочаго тому подобнаго; а ежели что утаено будет, то лишен будет живота». На что о некоторых причинах царевич сказал словесно, но для лучшаго, чтобы очистить, письменно, по пунктам нижеписанным); а при заключении от его же величества в 7-м пункте: «Все, что к тому делу касается, хотя чего здесь и не написано, то объяви и очисти себя, как на сущей исповеди; ежели же что укроешь, а потом явно будет, на меня не пеняй, понеже вчерась пред всем народом объявлено, что за сие пардон не в пардон».

Но он, царевич, на то в ответ и на повинном своем письме ответствовал весьма неправдиво и не токмо многая особы, но и гланейшие дела и преступления, а особливо

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее