Быстрый английский для путешественников во времени

I have tried recently to read Shakespeare. And I found it so intolerably dull that it nauseated me.

Я тут недавно попробовал Шекспира читать. И нашел его столь не выносимо тупым, что меня чуть не стошнило.

Чарлз Дарвин, большой любитель говорить правду в глаза

— Эта тема!.. Ох уж эта тема, — профессор явно и — нескрываемо помрачнел. — Это как неандертальцы. Ну не укладываются они в мою стройную теорию, хоть режьте меня, уважаемый коллега, не укладываются! Другие они! Со стороны откуда-то пришли!

Если бы у Андрюхи по биологии была хотя бы четверка, то он, пожалуй, и согласился бы с определением себя как коллеги Чарлза Дарвина. Однако эмоцию профессора он понимал очень даже хорошо. Бывает, придумаешь что-то, выстроишь в уме целую систему — и…

Упрямый факт все рушит.

— Итак, — начал Дарвин, — при переходе в прошедшее все вроде идет гладко. Live → lived, love → loved, work → worked… И вдруг — исключение. GO превращается в WENT.

Андрюха хотел было удивиться, но тут же вспомнил, что наше «иду» почему-то превращается в «шел»… Ну да, совсем другое слово, непохожее! Даже удивительно, как это мы вообще понимаем, что «иду» и «шел» — одно и то же слово?

Что же выходит? И у нас в русском есть глаголы, которые переходят в прошедшее время не просто типовым окончанием, но меняют сам корень слова? Странно, не задумывался…

— Итак, есть глаголы, которые в прошедшем вместо того, чтобы принять окончание -ED, меняются сами — причем часто до неузнаваемости. Этих исключений около сотни, — продолжал профессор. — За такое эксцентричное поведение их назвали «неправильными», или «нерегулярными» — “irregulars”.

Соответственно, тех, которые ведут себя как паиньки, присоединяя к себе окончание -ED, называют правильными.

Вот, знакомьтесь с одним из таких бунтарей:

Eat → ate. Читается «эйт».

«Ест → ел», подумал Андрюха. «И у нас оно тоже не очень-то типичное».

— Drink → drank, — продолжал профессор. — «Пью» → «пил». Вместо «дринк» — почему-то «дрэнк». See → saw. Вместо «си» мы говорим «со».

— М-да, проблемочка, — задумался Андрюха.

— Нет, это не проблемочка, — возразил ему Дарвин. — Это не проблемочка! А сто проблемочек! Примерно сто!

— Да, кстати, а почему «примерно»? — удивился Андрей. — Их до сих пор не посчитал никто?

— Просто потому, что их количество плавает, — ответил профессор. — Потихоньку плывет. Куда? Разумеется, в сторону уменьшения, в какую же еще. Совсем недавно этих исключений было сотни четыре. А уж во времена того же мистера Шекспира… Вот поэтому его и читать так трудно!

— Ну да, — подумав, согласился Андрюха. — Повествование-то все идет в прошедшем, а в прошедшем их не узнать, даже знакомые.

— Именно, дорогой сэр! Именно! — вскричал Дарвин. Видно было, что проблема зловредных исключений была для него наболевшей до чрезвычайности. — И прошу заметить: чем чаще используется глагол, тем больше вероятность, что он из этих, сумасшедших. Редкие слова исключениями быть не могут, они спрягаются обычным способом, на “-ED” — не запоминать же форму, которой пользуешься раз в год. Итак, неправильные — как назло, глаголы самые частые и нужные! Их никак не обойти, ими придется пользоваться. Всеми тремя формами каждого из них.

Андрюха расстроился. «Вот тебе и простой язык… Прощай, моя мореходка».

— Так что же выходит? Просто учить наизусть? Их сто штук, у каждого три формы: «Делаю — делал — сделан»… Это выходит, триста слов надо зубрить? Но ведь это ужасно!

— Нет! Не зубрить! — вскричал Дарвин. — Ни в коем случае не зубрить! Для настоящего естествоиспытателя зубрежка — это анахронизм!

— А что же делать?

— Вы знакомы с системой Карла фон Линнея, дорогой сэр? — осведомился профессор.

— Откровенно говоря, не очень, — застеснялся Андрюха. — Как-то все времени нет. Пока со школы придешь, пока в танчики поиграешь немного… А там и спать.

— Этот шведский зоолог в XVIII веке вдруг заметил удивительную, феерически простую вещь. Что не все животные на свете такие уж разные. Что волк довольно мало чем отличается от собаки, лисицы, койота, шакала и песца… По той простой причине, что вместе они составляют семейство псовых. И что тигра вполне можно изучать по домашней кошке, которая, в свою очередь, идентична пантере, а пантера мало чем отличается от леопарда — ибо все они принадлежат к семейству кошачьих!

— Так это, как бы… и ежу понятно, разве нет? — спросил Андрей.

— Еж лесной обыкновенный: класс млекопитающих, отряд насекомоядных, семейство ежеобразных! — Реакция у Дарвина была как у хорошего боксера, а эрудиция не знала границ.

— Самое удивительное, друг мой, что до Линнея люди этого не понимали! Не видели родственного сходства между живыми существами. Считали каждый вид совершенно отдельным творением Матери-Природы!