Быть Джоном Ленноном

Однако как минимум одного человека она заинтриговала. То был американский кинорежиссер по имени Тони Кокс. Хотя они никогда не встречались, Кокс слышал об этой странной японской художнице и нашел ее в больнице. Кокс помог ее вызволить и какое-то время жил с Йоко и Тоси в Токио, но когда Йоко забеременела от Кокса, Тоси ушел. «Мой первый муж был очень добр», — говорила она. Он продолжил успешную карьеру в Японии как авангардный композитор.

После быстрого развода с Тоси Йоко вышла замуж за Кокса. Собственно, женились они дважды, и первый раз — незаконно, поскольку в то время она еще не развелась. Семья Йоко снова негодовала, но им пришлось наконец признать: их старшая дочь намерена делать все, что ей заблагорассудится.

Кёко, дочь Йоко и Кокса, родилась в Токио 8 августа 1963 года. Кокс сам принимал роды дома, после чего Йоко пришлось срочно везти в больницу. В это же самое время в Англии, в другой культурной вселенной, набирал силу ураган, который вскоре получит имя «битломания».

Роль матери не слишком пришлась Йоко по душе, ибо прервала ее работу. Так что практически всю заботу о младенце пришлось взять на себя Коксу. Он всеми силами поддерживал жену в продвижении ее искусства, но их отношения не всегда были легкими и безмятежными.

Несмотря на все ее усилия и яростную решимость, в Японии слава авангардной художницы ее так и не настигла, и в сентябре 1964 года Йоко вернулась в Нью-Йорк. Кокс и Кёко приехали к ней через несколько месяцев. До сих пор ее единственным реальным достижением была книга инструкций «Грейпфрут», которую она сама опубликовала в Японии. Из тех немногих, кто читал розданные ею экземпляры, некоторым показалось, что это просто сумасбродство шутки ради.

Самый большой фурор она произвела в Карнеги-холле, где устроила свой перформанс «Cut Piece»[108] — появилась на сцене в маленьком черном платье и приглашала зрителей, одного за другим, взять большие ножницы и отрезать по кусочку ее одежды. На это ушло немало времени, но в конце концов ее оставили в лифчике и трусах. Еще два взмаха ножниц рассекли бретельки бюстгальтера, и наконец кто-то отрезал застежку на спине. Бюстгальтер упал, Йоко прикрыла обнаженные груди. Мероприятие закончилось.

Она гордилась этим ивентом, однако же пресса молчала. В заголовки нью-йоркских газет не попал и ее следующий проект, «Bagism»[109], когда двое забирались в очень большой мешок, а зрителям оставалось лишь догадываться, что может происходить внутри. Больше всего на свете ей требовался покровитель, способный поддержать ее одержимость искусством, — кто-то по-настоящему богатый.

Затем, нежданно-негаданно, она получила приглашение на симпозиум в Лондоне под названием «Разрушение в искусстве». Кокс сперва не хотел туда ехать, но Йоко была непреклонна. Лондон был центром «свингующих шестидесятых» — культурной столицей музыки, искусства, моды, кино и театра. То был город, где ее наконец заметят и воспримут всерьез.

Вряд ли Йоко поведала Джону все эти подробности в первые недели их совместной жизни. Но, даже сделай она так, его бы это не остановило. Он был влюблен — и, как он сказал Питу, ему «наконец-то повстречался кто-то такой же чокнутый».

45. «У нас тут на две пластинки песен, расчехляй барабаны»

Казалось, Джон на миг утратил уверенность. Когда Синтия вернулась домой, проведя несколько дней у Дженни Бойд и жившего с той Алекса-волшебника, — который, по словам Син, безуспешно пытался к ней подкатить, — Йоко исчезла бесследно, и Джон вел себя как ни в чем не бывало. Когда Синтия спросила, что происходит между ним и Йоко, он ответил просто: «Ничего. Это не важно» — и избегал любых обсуждений. В ту ночь, по словам Синтии, они впервые за много месяцев занялись любовью.

Но вскоре холод вернулся. В мае у Синтии намечались семейные каникулы в Италии, в Пезаро, — с ее матерью, Джулианом, дядей и тетей. Она думала отменить их, но Джон заставил ее уехать. С учетом двух месяцев в Индии и греческих каникул, это был ее третий отпуск за квартал.

В тот же день, когда Синтия улетела в Италию, Йоко перебралась в Кенвуд. С Тони Коксом она окончательно разошлась, оставив Кёко на его попечении. «Мы оба были так счастливы найти друг друга, что не могли остановиться и подумать о чьих-либо еще чувствах, — сказала она позже. — Мы просто летели вперед на всех парусах. То, чем мы обладали, было дороже всего».