Быть Джоном Ленноном

Большинство групп довольствовались тем, что перепевали американские записи, и почти весь репертуар The Quarry Men состоял из кавер-версий хитов Элвиса, Бадди Холли и Карла Перкинса. Но Леннона и Маккартни отличало вот что: они, подобно Бадди Холли, решили писать свои песни — с самого начала, за годы до того, как поняли, что в мире поп-музыки именно на авторстве и записях собственных песен можно будет делать огромные деньги.

Пол к тому времени, как встретил Джона, одну уже сочинил — «I Lost My Little Girl». И Леннон, которого всегда подстрекал дух соперничества, написал свою. Так развивалось их деловое партнерство — они были друзьями, соперниками и, возможно, самое главное, помогали друг другу творить и исправляли ошибки. Песни, написанные ими в тот период, по большей части утеряны: оба не знали нотной грамоты, магнитофона у них не было, и запомнить придуманную мелодию не получалось. Впрочем, это их не волновало. Хотя Пол усердно копировал название и стихи каждой песни в тетрадь — как «Очередной оригинал Джона Леннона и Пола Маккартни», — но, если мелодия не запоминалась, значит, то была плохая мелодия. И они напрочь про нее забывали. Впрочем, несколько таких творений, в том числе одна из первых песен Джона «One After 909», ждали своего часа в течение многих лет — до того, как появились на альбоме «Let It Be» в 1970 году.

Время от времени Найджел Уолли слышал о каком-нибудь новом месте, где могли бы сыграть The Quarry Men, и те отправлялись бросить вызов местным группам, с подозрением смотревшим, не станут ли их девчонки заглядываться на приезжих. Пару раз они с гитарами едва успевали запрыгнуть в автобус, спасаясь от гнева местных (еще одна дельная причина не становиться ударником: попробуй-ка, побегай с барабанами!). Но чаще всего их встречала горстка дружелюбно безразличных зрителей, а основными благотворителями были сами The Quarry Men, для которых любой концерт был еще одной возможностью отточить свои навыки.

Джон, может, школу-то и окончил, но по-прежнему зависел от Мими. Ее воспитывали среди девочек, и теперь, после смерти мужа, она не представляла, как вести себя с грубым подростком. И когда она нашла в кармане племянника упаковку презервативов, ей ничего не оставалось, как спросить совета у Майкла Фишвика, одного из бывших постояльцев, который теперь писал диссертацию в Ливерпульском университете и на это время вернулся в Мендипс. Он дал ей совет: просто не говорить ни о чем Джону. Это был мудрый совет. Но во всей этой ситуации крылась ирония. К тому моменту Фишвик, вдвое младше Мими, уже несколько месяцев как был ее любовником. Джон все чаще пропадал в доме Джулии и, вполне возможно, даже не знал об этом. По крайней мере, он точно никогда о таком не упоминал.

Разумеется, не было причин, почему овдовевшая хозяйка пятидесяти лет не могла завязать роман с неженатым молодым квартирантом. Но с того дня, как Джон переехал в Мендипс, Мими всегда воплощала дух высокой морали. А если бы он узнал, что теперь она спит со своим студентом-постояльцем в спальне рядом с его комнатой? Да, наверное, он бы удивился. Но был бы он шокирован, поражен или просто посмеялся бы? Этого Мими не знала.

Впрочем, в то же самое время Джону пришлось пересмотреть свое отношение к личной жизни матери, когда однажды во второй половине дня он пришел в дом Джулии, забрел к ней в спальню и увидел, как та делает Бобби Дайкинсу минет.

Как истинный Джон Леннон, он не мог этого скрывать и рассказал своему лучшему другу Питу. Пит умением хранить тайны тоже не отличался.

Тем временем в Художественном колледже история повторялась. Джон, заваливший учебу в школе, снова разочаровывал преподавателей. Но на этот раз он не просто ленился и скучал — хотя он, безусловно, делал и то и другое. Проблема состояла не в этом. У него просто не оказалось таланта для того курса, на который он попал. И характер у него был не тот.

Один из его наставников, Артур Баллард — суровый, серьезный, бывший армейский чемпион по боксу, — в отличие от большинства преподавателей, относился к Джону благосклонно и в обед с радостью приглашал их с Полом попрактиковаться к себе в класс. Но насчет художественных способностей ученика Баллард был весьма откровенен. «Думаю, он горевал и злился, хотя никогда бы этого не признал, — рассказывал учитель. — Вокруг были талантливые молодые художники, действительно талантливые, и ему, наверное, было слегка не по себе. Вот он и вел себя глупо, отвлекал их… вероятно, пытаясь скрыть, что он просто рисует не так хорошо, как они».

У Джона были свои объяснения. «Мне стоило бы оказаться в классе иллюстрации или живописи — это хотя бы прикольно. А я угодил в группу шрифтовиков. Что-то там проворонил, и меня запихнули туда. А там все вонючие аккуратисты. С тем же успехом можно было в парашютную секцию меня записать. Все экзамены я завалил».