Лично мне Джон рассказывал, что его маму сбил «в субботу вечером бухой коп не при исполнении», но, что касается «бухого», тут он вполне мог и приплести. Скорее всего, Джулия просто вышла на дорогу из-за кустов, разделявших две проезжие части шоссе, не заметив, насколько близок автомобиль.
То, о чем в тот вечер скрепя сердце просила у Мими Джулия, свершилось само собой. Джон уже никогда не будет оставаться в доме на Бломфилд-роуд.
Смерть Джулии изменила жизнь нескольких человек. Джулия и Дайкинс жили в гражданском браке, и обеих ее дочерей, девчушек одиннадцати и восьми лет, на следующий день отправили в Шотландию к тетушке Матер. Им сказали, что мама в больнице, и лишь спустя несколько месяцев, когда девочки вернулись в Ливерпуль — в Вултон, к тете Харриет и ее мужу Берту, — они узнали, что мамы больше нет. Потеряв ее в ту июльскую ночь, они уже никогда не смогли вернуться домой и с отцом больше не жили. Дайкинса, у которого были еще и дети от первого брака, ее смерть подкосила. Джон и Пол потом навещали его несколько раз — сидели в его новой одинокой квартире и слушали любимые пластинки Джулии.
Изменились и планы Мими. Несколько месяцев тому назад она получила небольшое наследство и тайно собиралась уехать с Фишвиком в Новую Зеландию. Может быть, то была туманная, несбыточная романтическая греза женщины средних лет, которая и так бы никогда не исполнилась, но теперь, со смертью Джулии, Мими сама отбросила ее прочь. «Теперь я не могла покинуть Джона, — скажет она позднее. — У него была только я».
10. «А внутри тлела тайная злоба… давно… вот тогда она и разгорелась…»
Джон признавался сам: после смерти матери он пошел по наклонной. Два года Леннон — цитируем — «злился на весь мир». Злоба все чаще сквозила в его словах. Все сильней пронизывала душу. Он пристрастился к бутылке; в обеденный час он все дольше просиживал в «Крэке» — но уже далеко не ради задушевных бесед. С той поры у него всегда будут сложные отношения с алкоголем. Алкоголь делал его другим человеком — резким и жестоким.
«То был один сплошной запой, — расскажет он позже в интервью Rolling Stone. — Но когда тебе восемнадцать или девятнадцать… ты можешь влить в себя тонну пойла, а потом проспишься и даже не заметишь… Я был сам себе враг… крушил телефонные будки… хулиганил… Все это меня ожесточило. А внутри тлела тайная злоба… давно… вот тогда она и разгорелась…»
Одна из его подруг по колледжу, прелестная темноволосая уроженка Ливерпуля Тельма Пиклз, поставила Джону убийственно точный диагноз, когда не сумела сдержаться и бросила ему в ответ на ругань: «Если у тебя мать умерла, нечего срываться на мне!»
Помогла дружба с Полом. Джон не хотел обсуждать смерть своей матери; Пол — смерть своей. Но слова были не нужны — просто все то время, пока оба вместе играли и создавали песни, они разделяли общую боль. Это ли сделало их ближе друг к другу? Маккартни верил — так и было.
«Нас связывало нечто, о чем мы никогда не говорили, — позже рассказывал Пол Киту Хоулетту. — Джон был сокрушен. Поверьте, я знаю. Но это такой возраст… хоть что тебя гнетет, умри, но не показывай. Нельзя. Мы плакали, когда оставались одни… но знали, что должны совладать с этим и жить дальше. И я уверен: мой «панцирь», мои стены, возведенные в те дни… они и сейчас со мною».
В жизни
Из того состава
Концом стал пьяный дебош на верхнем этаже автобуса-даблдекера, на который Джон, Пол и Колин сели после концерта в Норрис-Грин, предместье Ливерпуля.
«Леннон стал кривляться, подражать языку глухонемых, — позже рассказывал Хэнтон, когда с ним беседовал Хантер Дэвис. — Обычная нездоровая показуха. Потом начал гримасничать Пол. И меня просто накрыло. Я ведь дружил с парой глухонемых. Мы не дрались, нет… Так, орали, спорили… Я обезумел от злости, потом просто встал и, хоть остановка была не моя, забрал барабаны, вышел из автобуса и ушел прочь. Больше я с ними не общался. Как и они со мной».
Так у