Быть Джоном Ленноном

Язвительная самонадеянность Леннона пугала скромницу из Хойлейка, поэтому весь первый курс они не обмолвились и словом. Но потом Джон попал в «тот жуткий класс» к шрифтовикам. Он сидел позади нее, звал ее «мисс Хойлейк» и просил то карандаш, то ластик, ибо свои всегда забывал, и в шутку осаживал других парней: «Эй, никакой похабщины, с нами мисс Пауэлл!» Так он показывал свой интерес.

На Синтию произвело впечатление его дерзкое, вызывающее поведение. Позже она скажет, что в джинсах-дудочках и старом дядином пальто Леннон выглядел как «дитя богемы, комик и тедди-бой в одном лице», а она понятия не имела, как общаться с заносчивым громогласным комедиантом.

Он часто брал в колледж гитару, и однажды днем, когда дурачился после занятий, начал весело играть и петь старую песню «Ain’t She Sweet» — и смотрел прямо на Синтию. Он видел, что она смутилась — но ей явно нравилось. Они сошлись незадолго до летних каникул, когда группе студентов разрешили провести вечеринку в колледже. Когда Джон туда явился, пары уже тискались под легкий джаз — он опоздал. Джефф Магомед, который в ту пору встречался с одной из подруг Синтии, приободрил: «Давай, парень, ты ей нравишься!» А то он не знал.

Танцевал Джон не то чтобы очень, но в какой-то момент указал на танцпол. «Хочешь со мной?!» — прокричал он, перекрывая музыку.

Вопрос застал Синтию врасплох. «Извини, у меня парень в Хойлейке, и мы помолвлены», — ответила она. Парнем был мойщик окон Барри, и, по правде говоря, никакой помолвки у них не было, но они встречались пару лет и, видимо, дело к тому шло.

Расценив это как отказ, Джон тут же вскинулся: «Я ж тебя, черт подери, не замуж зову!» И они пошли танцевать.

Это стало началом их романа. Когда вечеринка закончилась, часть студентов завалилась в «Крэк». Синтия тоже пошла туда с подругами. Джон выжидал и намеренно ее игнорировал. Она поболтала с девчонками, выпила бокал «Гиннесса», потом стакан сидра и наконец, решив, что Джона кто-то увел, пошла к выходу.

Он остановил ее у дверей, отпустил какую-то шутку вроде «ну ты прямо как монашка», купил ей еще один бокал и в конце концов вывел на улицу и поцеловал. «У Стю есть комната», — прошептал он. Потом он взял ее за руку, повел по улице, купил рыбы с картошкой фри, и они направились в дом Георгианской эпохи на Перси-стрит, где Стю делил квартиру с несколькими другими студентами. Позже Джон говорил, что «был в восторге от того, что ее подцепил».

Синтия будет вспоминать жилище Стю как большую комнату без штор и кровати, только с матрасом на полу и раскиданной грудой одежды, красок с кисточками, пустых пачек из-под сигарет и книг.

В ту ночь они впервые занимались любовью. Затем, наскоро одевшись, побежали на вокзал, чтобы она успела на последнюю электричку до Хойлейка. Джон влюбился без памяти.

Десять лет спустя, после развода, он будет отрицать, будто вообще что-то к ней чувствовал, но обилие любовных писем не дает ему солгать. Все его отрицания были просто попыткой переписать прошлое. Нет, он был одурманен. Все, что он делал в жизни, — писал, играл, рисовал свои комиксы, любил, ненавидел — все это совершалось с настойчивой, порывистой страстью, ибо, по его словам, он жил «под влиянием момента». И новой его страстью была Синтия.

Обоим было жаль, что они сошлись в самом конце летнего семестра, ведь это означало скорую разлуку. Синтия уезжала с матерью к родным на юг Англии, а Джон — в первый и последний раз в жизни — собирался заняться физическим трудом.

Он несколько месяцев умолял Мими помочь ему купить гитару — вместо той, довольно посредственной, которую украл в Манчестере, — и наконец уговорил. Но только до определенной степени. Она настояла на том, что он должен внести свой вклад, наняться летом на работу и покрыть часть оплаты. И когда друг по колледжу сказал, что его отец работает на стройке в деревне Скарисбрик и может их пристроить, Леннон решился.

Лучше бы он сперва взглянул на карту. Деревушка Скарисбрик лежала на равнинах Западного Ланкашира, и, чтобы туда добраться, ему нужно было сначала на автобусе проехать шесть миль до центра Ливерпуля, там на «Эксчендж-стейшн» сесть на поезд и ехать двенадцать миль до ярмарочного города под названием Ормскирк. Там отец друга встречал их на машине и увозил еще на четыре мили в поля Скарисбрик, где им предстояло расчищать землю под гидротехнические сооружения — в основном киркой да лопатой. Джон каждый день плакал и упрекал судьбу за то, что поезд не сошел с рельс еще до Ормскирка. Он продержался шесть недель, пока его не уволили за профнепригодность. Рабочие его вспоминали — да, мол, был тут паренек, поставил раз чайник на примус и забыл налить воду. В чайнике, прямо в дне, на память осталась дыра.