Быть Джоном Ленноном

Новая квартира Стю располагалась на первом этаже в доме на улице Гамбьер-террас, словно явившейся из 1830 года, — столь сильное впечатление оставляли ее величественные особняки. Окна гостиной выходили на Ливерпульский собор. В наши дни ни одному студенту и не светит там поселиться, но в 1960 году, несмотря на дорические колонны у входа, на широкие лестницы, просторные комнаты и внушительных размеров фойе, все здание разрушалось на глазах и напоминало руины. Джон этого попросту не замечал. Все время, пока он после занятий возвращался домой, в сонный Вултон, он чувствовал себя не студентом, а пассажиром: утром — в город, вечером — в деревню… Теперь, когда у него был собственный угол — ну ладно, часть комнатки, разделенной со Стю, но в самом сердце георгианского Ливерпуля… — теперь, когда он наконец освободился от строгости Мими, он обрел совершенную свободу. Пол и Джордж тоже любили там бывать, иногда заходили в субботу вечером и отсыпались на полу после ночной вечеринки. Помимо Стю в квартире жили еще трое студентов, двое из них девушки. В 1960 году делить студенческую квартиру с девушками считалось довольно-таки вольным с точки зрения морали — сексуальная революция была еще впереди.

Помимо удобства комната на Гамбьер-террас также давала Леннону возможность уединиться с Синтией — разве что Стюарту приходилось ненадолго ретироваться. Просили его об этом часто. Все время. Но он был вежлив и галантен. И даже когда Синтия соврала матери о том, что останется на ночь у своей подруги Филлис, а оказалась в постели с Джоном, Стю ни единым словом не возразил.

К этому времени выступления The Quarry Men в «Касбе» закончились: их новому гитаристу (хозяину усилителя) как-то раз поплохело, и вечером они играли втроем, но он все равно получил свою плату. Так захотела Мона Бест. Джон, Пол и Джордж ощетинились — мол, не пойдет, делите его долю между нами. Мона жила по принципу «мой клуб — мои правила» и не собиралась прогибаться под гневного Джона Леннона. Не нравится — валите. Ну, они и ушли.

Это была большая ошибка. Какое-то время им некуда было податься. И как на беду, им не хватало ударника с басистом. Вспоминая о ранних годах Beatles, Джон часто подчеркивал важность того, что трое из них учились в грамматических школах, а один — аж в художественном колледже. «Именно это и сделало Beatles иными, — говорил он. — Мы были довольно образованными… Пол мог пойти в универ. Он мог стать, не знаю… доктором Маккартни. Да я ему жизнь сломал!» За исключением шутки в конце, все было правдой. Образование, которое было у Beatles, особенно у Джона и Пола, ставших главными авторами песен, отличало их от тогдашних конкурентов — и очень сильно отличало от ранних американских рокеров из пролетариата. Но в Ливерпуле в 1960 году образование могло оказаться и помехой.

За годы, минувшие со времени взрывной экспансии скиффла, ливерпульские парни создали немало хороших рок-групп. Но скиффл строился на акустике, а рок-н-ролл — на электрическом звуке. Иными словами, рок-группе требовались усилители, электрогитары, «басуха» и приличная ударная установка.

Мальчишки-конкуренты в шестнадцать лет оканчивали школу и шли на работу — добывать деньги для своих музыкальных свершений. Группа, в которую входили школьник и нищий студент, даже и надеяться не смела на то, что удастся покрыть расходы на инструменты и оборудование, необходимые как воздух. Джон несколько месяцев проедал в колледже плешь всем и каждому — купи «басуху», научись играть, будешь в группе… Но никто не откликнулся — то ли не питали интереса к музыке, то ли денег на бас-гитару не было.

И тут Стюарту повезло. Осенью 1959 года он отправил свою картину на ливерпульскую выставку Джона Мурса в художественную галерею Уолкера — и сам Джон Мурс, миллионер-филантроп, владелец сети букмекерских контор Littlewoods Pools и более чем пятидесяти магазинов, купил ее за 65 фунтов стерлингов. На сегодняшний день эта сумма составила бы примерно 1400 фунтов. То было целое состояние, и Джон, при единогласном одобрении Пола и Джорджа, совершенно точно знал, на что Стю должен направить часть этих денег — либо на ударную установку, либо на бас-гитару. Окончательный выбор оставался за Стю.

Стю не умел играть ни на том ни на другом — он вообще не владел никаким музыкальным инструментом, да оно ему и не требовалось. Но меньшим злом ему казалась бас-гитара. И он в сопровождении Джона и Джорджа отправился в магазин Фрэнка Гесси, где купил большую Hofner 333. Когда он признался, что не знает, сможет ли научиться играть, Джон презрительно скривился. «Конечно, сможешь, — заявил он. — Да на басухе любой дурак сможет. Четыре долбаных струны, что тут играть?» Возможно, Джону стоило бы сказать, что на «басухе» может играть любой, у кого есть природный музыкальный талант. И это большая разница. Но дело было сделано. Умел Стю играть или нет, он был в группе.