Быть Джоном Ленноном

И даже то, как сильно ей нравилась полная жизни Альма Коган, не помогло ей не задаться вопросом: а не флиртовала ли певица с ее мужем? А может, у них даже был роман, как позже предполагала младшая сестра Альмы, Сандра Карон? Джон никогда не говорил об этом, а он обычно хоть кому-нибудь да рассказывал — чаще всего Питу, другу детства, — так что, наверное, ничего там и не было. Синтия не спрашивала.

Когда дело доходило до других женщин, она никогда ни о чем не спрашивала, даже когда несколько месяцев спустя Джон нагло запел перед ней новую песню, которая начиналась со слов: «I once had a girl, or should I say, she once had me…»[70] Это была первая строка «Norwegian Wood», а Ленноны проводили отпуск на горнолыжном курорте Санкт-Мориц с Джорджем Мартином и его помощницей (и вскоре второй женой) Джуди Локхарт Смит. Продюсер был поражен: он ясно понимал, что эта песня — об интрижке Джона с женой друга-фотографа. Но Синтия то ли не вслушивалась в слова, то ли не понимала их скрытого смысла — и, в общем, не отреагировала никак.

Она не задавала вопросов и тогда, когда однажды вечером в Кенвуде нарисовался фотограф Роберт Фримен со своей заплаканной женой Сонни. Роберт был очень сердит, попросил поговорить с Джоном с глазу на глаз, и тот увел обоих в столовую. Синтия не присутствовала при разговоре. Примерно спустя полчаса, когда пара ушла, Леннон не стал ничего объяснять, а просто поднялся в маленькую студию, устроенную на верхнем этаже. Об этом инциденте больше никогда не упоминали. Позже, когда Роберт и Сонни развелись, Синтия напишет, что «не могла не прийти к выводу», что у Джона и Сонни, должно быть, был роман, хотя у нее «никогда не было доказательств».

Были и другие женщины — то подруга-журналистка, то актриса, но Синтия никогда не знала точно. Она не хотела этого знать. В автобиографии она написала: «Конечно, я понимала, что у Джона могли быть случайные связи с девушками во время гастролей… Если с кем-то из них (Beatles) вдруг и приключалась такая оплошность — что ж, они ведь всего лишь люди, да и это ничего не значило».

Для Джона это совсем не было «случайной оплошностью» — но кто обвинит Синтию, если ей удавалось успокоить себя с помощью таких объяснений.

У Джона никогда не было реальных денег, но, когда те появлялись, он никогда не интересовался, откуда они пришли или куда идут. Он никогда о них не волновался, даже в те далекие времена, когда занимал у друзей в Художественном колледже и забывал отдать, а теперь довольствовался тем, что о его богатстве заботились финансовые эксперты. Его это просто не волновало. «Деньги приходят, деньги уходят», — говорил он мне. Наличные у него водились редко, но чек он мог выписать на любую сумму.

Мими воспринимала это как наивность по отношению к деньгам. «Он просто никогда понятия не имел об их ценности, — говорила она, прежде чем по обыкновению съязвить. — Ему просто пахать не приходилось, как другим. Он был доверчив как лопух. Наслушается слезливых историй, а потом все деньги раздаст какому-нибудь прихлебателю, который ему с три короба наврет».

Было время, когда она обеспечивала его, — но теперь, наоборот, Джон стал ее кормильцем, даже несмотря на то, что продолжала постоянно его критиковать. Мать Синтии, Лил, ему никогда не нравилась — как не нравилась она и Мими, считавшей, что Лил ниже ее по положению в обществе, да и, что греха таить, глупее. Но чего не сделаешь ради спокойной жизни — Джон арендовал для тещи дом поблизости от них с Синтией и назначил и ей ежемесячное пособие.

В своем новом особняке в Кенвуде он сперва вел себя словно победитель лотереи. В придачу к грандиозному дому он купил черный «роллс-ройс» (хотя и подержанный), затем «феррари» и «мини-купер» с черными окнами, под цвет колес (вызвав насмешки Пола: «Тебе бы еще велосипед с черными окнами»). Но даже сдав в феврале 1965 года на права, Джон редко ездил на своих автомобилях, а также не проявлял большого интереса ни к «фольксвагену-жуку», который купил для Синтии, ни к «порше», который пришел тому на смену. Слепой как крот, за рулем он был беспомощен и доверял вождение Лесу Энтони, бывшему валлийскому гвардейцу. Единственными автомобилями, которыми он любил управлять, хотя бы недолго, были модельные: их он гонял по огромному треку, собранному из трех наборов Scalextric, который занимал две пустые спальни на чердаке.

Всякий раз, когда Джон чем-то увлекался, он полностью погружался в это, а потом внезапно забывал и двигался дальше. Ринго, переехав поближе, построил в своем саду дорожку для картинга, а в доме устроил бильярдную, поэтому Джон иногда бывал у него. Однажды ударник очень красноречиво сказал мне: «Иногда я хожу к Джону поиграть в его игрушки, а иногда он приходит ко мне поиграть в мои».