Быть Джоном Ленноном

Только когда Beatles отправились домой в Ливерпуль для участия в общественном приеме перед премьерой «A Hard Day’s Night», он начал понимать, что этот огонь, похоже, в ближайшее время не погаснет. Когда Beatles стояли на балконе ливерпульской ратуши и смотрели на океан лиц на Касл-стрит, Джон понял: как было прежде, не будет никогда.

Внизу были двести тысяч лиц: его дяди и тети, сводные сестры и кузены, друзья, бывшие подружки, одноклассники и товарищи по колледжу — все люди, с которыми он вырос. Они навсегда остались для него прежними, но в их глазах он теперь отличался. Грандиозная слава создала барьер между ним и любимыми с детства людьми и местами. Он часто думал о них, любил говорить о них, иногда о них пел. Но, хотя он всегда собирался вернуться, он нечасто будет приезжать в Ливерпуль.

В феврале, в дни визита на шоу Эда Салливана, Beatles отыграли несколько наспех устроенных концертов в Нью-Йорке и Вашингтоне, но лишь во время своего первого настоящего североамериканского тура, летом 1964 года, они начали чувствовать себя в США как дома. Джон любил говорить: «Образ звезды рок-н-ролла мне подходил. И по талантам, и по характеру». Но рок-н-ролл был музыкой Америки, и в Соединенных Штатах было гораздо больше энергии, скорости и нетерпения — вот они-то подходили и его талантам, и его характеру.

В компании Bill Black’s Combo, группы, которую возглавлял бывший басист Элвиса, и The Righteous Brothers Beatles открыли свой первый американский тур в Сан-Франциско. Потом на арендованном самолете они облетели зигзагами всю Америку — 22 тысячи миль по 26 крупнейшим городам. Это была одиссея — не только для них, но и для репортеров, которые их сопровождали. Beatles много узнали об Америке, а журналисты тем временем узнали, что такое самоцензура в газетных репортажах.

Шесть лет спустя, когда Джон, уже покинув Beatles, пребывал в иконоборческом настроении, он проболтался Rolling Stone о решительных юных фанатках, групи, которые появлялись в каждом городе, где выступали Beatles. Возможно, он немного преувеличивал, говоря, что гастроли Beatles были «словно «Сатирикон» Феллини… Когда мы врывались в город, мы отрывались по полной… Где мы, там и сцена». Но приукрашивал он, впрочем, не сильно.

Тем не менее в то время в прессе не появлялось и намека на неподобающее сексуальное поведение. Официальной «линией партии» — то есть Брайана — был образ чистеньких, идеальных Beatles, так что все, что происходило во время гастролей, оставалось в секрете. В глазах Джона сопровождавшие их журналисты были частью веселой вечеринки по имени Beatles, и никто не хотел прокалывать этот мыльный пузырь — а то вдруг еще выгонят. Да, здесь вполне могли затрагиваться некоторые личные интересы.

Но в те времена, когда желтая пресса не так сильно вторгалась в жизнь звезд, в шоу-бизнесе на многое закрывали глаза — это знала каждая голливудская знаменитость. Да и битлов теперь воспринимали как воплощение нового юношеского восторга и счастливого оптимизма в поколении беби-бумеров. Ну и кому захочется испортить вечеринку?

В середине тура состоялась встреча, оказавшая самое серьезное влияние на тексты песен Леннона. Битлы выступили в Куинс, одном из районов Нью-Йорка, на теннисном стадионе «Форест-Хилс», а после концерта к ним в отель пожаловал Боб Дилан. К тому времени немногие артисты волновали Джона, но Дилан был как раз одним из этих немногих, и, как позже признается сам Джон, его «ошарашила» эта встреча. Ее устроил один из корреспондентов газеты New York Post, друг Дилана, Эл Ароновиц. Памятных воспоминаний у Джона осталось два. Во-первых, Дилан был удивлен, когда Beatles робко признались, что никогда не курили марихуану. Да-да, и нечему тут удивляться: в те времена в Британии «трава» встречалась очень редко. Но Дилан был поражен:

— Вы же пели об этом… В этой вашей… «I Want To Hold Your Hand». «I get high, I get high, I get high…»[63] Так же?

— Нет, — отвечали они. — Там другие слова: «I can’t hide, I can’t hide, I can’t hide»[64].

Повисла неловкая пауза… но битлам вскоре провели ликбез и необходимую рок-инициацию — один из спутников Дилана свернул косяк и пустил его по кругу.

Как вспоминал Эл Ароновиц, обычно все новое первым пробовал Джон, но косяк он взял только после того, как Ринго, словно средневековый королевский дегустатор, сделал несколько затяжек. «Вскоре Ринго словил приход и захихикал, — писал Ароновиц много лет спустя, — а потом истерически заржал, и мы все заржали над ним».

Другое воспоминание — более спорное. Джон часто рассказывал, как они слушали одну из пластинок Дилана, и тот все время твердил ему: «Слушай слова, брат. Слушай слова». Джону стало неловко за тексты некоторых собственных песен, и он сбивчиво пробормотал: «Я слова не слушаю».