Быть единственной

«А! – невероятно обрадовалась Маша. – Вот хорошо, что я себя не выдала! Теперь знаю, где она работает».

То, что Феоктистова в магазине работает, не вызывало сомнения – через пару минут она подошла к витрине уже изнутри и помахала Вадику рукой. Он ответил тем же и, повернувшись, упруго пошел по улице.

«Радуется… Не отступился от нее и радуется… Чему радуется? По улочке она, видите ли, с ним прошлась, одолжила-разодолжила!.. А мама? Мама-то как же? Со мной дома все молчит и молчит…»

Маша с трудом отлепилась от дерева, за которым стояла все это время, и поковыляла, куда глаза глядели да ноги свинцовые несли. Дома она оказалась уже к синим апрельским сумеркам.

«Вот что в этой проститутке есть, что она Вадичку так присушила? У нас вон дом свой, огород, который всегда накормит… Тихо, чисто, уютно. И мама его так любит, так уж любит!.. Никогда не продаст, никогда… А все его к сыкухам этим тянет!»

Ну, что влекло сыновей из родительского дома к бабам, это понятно, но больно уж Маше не хотелось об этом думать. Думать надо было, и поскорее, о том, что говорить и делать, чтобы раз и навсегда забыл Вадик об этой Гальке. Скоро он должен был прийти домой, а придумать что-то путное не удалось. Усталая и голодная, Маша принялась готовить сыну ужин. Вадик все не шел и не шел, и Маша села есть одна – уж и ноги ее не держали.

После этого Маша, совсем расклеившаяся от тарелки жареной картошки с соленым пупырчатым огурчиком, решила ненадолго прилечь и сразу заснула – как провалилась в черную, мохнатую, как дворняжка, мглу.

Разбудила ее негромкая, но навязчивая музыка, доносившаяся из кухни.

– Ох ты господи ты боже мой! – спохватилась Маша, помятая после сна.

Она неловко поднялась и включила свет. На маленьком будильнике было двадцать минут девятого. Хорошо поспала, ничего не скажешь… Теперь ночью ни в одном глазу сна не будет.

В кухне орудовал Вадик, накладывавший себе картошку.

– Привет, мам, – оглянулся он.

– Да что ж ты меня не разбудил, а, сынок? – всплеснула руками Маша.

– Да зачем… Ты так крепко спала. Я сам управлюсь. Ты иди, снова ложись.

– Погоди, я тут… я сейчас…

– Да я уже сам распорядился.

И тут Маша, сначала невероятно обрадовавшаяся сыну, вспомнила о дневном приключении. И о том, что так и не решила, стоит ли высказывать сыну о его шашнях с Галькой.

«Распорядился он!»

– Работа была какая сегодня? Что-то ты поздно…

– Да была… Немного. Теперь уже не клиенты нас ждут, а мы клиентов. Времена такие.

«Ага, и теперь парни за девками страдают, а девки замуж не идут… Времена такие!»

Маша почувствовала, что праведное возмущение и обида на сына, поднимавшиеся из глубины души, как пузыри болотного газа из гнилой трясины, липко и удушливо перекрыли ей дыхание, выбили слезы из глаз.

– Ты что ж – все никак от шалавы этой не отстанешь, да? – закипая гневом, проговорила Маша. – Мало она тебя помурыжила?

– Че-го?! – поперхнулся Вадик, поднимая на нее глаза от тарелки. Он с трудом проглотил горячую картошку и добавил: – Чего ты опять выдумала?

– Я выдумала? Я выдумала?! – почти закричала Маша, чувствуя, как сводит в судороге руки и дрожь распространяется на все ее грузное тело. – Ничего я не выдумала! Я видела!

– Что ты видела?

– Все я видела! Все!

Маша почувствовала, что из глаз, скатываясь в глубокие морщины около носа, полились горячие потоки.

– Ты… с этой Галькой по городу… гулял! Всякий стыд потеряли!

– Ну ты и даешь! – Вадик вскочил, крепко хлопнул ладонями по столу. – Что ж такого стыдного, что я с девушкой по городу гулял, а?

Маша рыдала, судорожно пытаясь найти по карманам халата платок.

– Так если б с девушкой! Девушку себе нашел!.. Гальку Феоктистову… Девушка!

– Не твоего ума дело! – крикнул Вадик так, что звякнула посуда на столе. – С кем хочу, с тем и гуляю!.. И не горлань на меня! Разоралась тут, как баба базарная… Стыдно за людьми подглядывать – вот что стыдно! – Он схватил тарелку и вышел из кухни.

Маша слышала, что он захлопнул за собой дверь своей комнаты.

Вот так само собой и разрешилось. Думала Маша вовсе не говорить с сыном об этой сыкухе, а вот не выдержала, не смогла и выплеснула свою обиду и горечь… И ничего хорошего опять не вышло. Устроила Маша сыну скандал, а он, вместо того чтобы просить прощения, в ногах валяться у матери, взял да и…

– … И вообще, мам, учти…

Маша все стояла, тяжело опираясь на стол и всхлипывая, а Вадик, неожиданно появившись на пороге кухни, прошипел, сверля мать ненавидящими глазами:

– … если Галя согласится за меня выйти, мы будем жить здесь, и ты…

– Никогда! Никогда этого не будет!!

Воздев руки, Маша бросилась на сына, словно он и был той самой Галькой, что собиралась поселиться в ее доме.

– Убью, а не пущу!

Вадик перехватил Машины руки за запястья, отпихнул и, заставив сделать пару шагов назад, толкнул на стул. Маша тяжко плюхнулась на сиденье, едва не свалилась – и свалилась бы, если б Вадик ее не держал. Он отпустил ее уже обессилевшие руки и отступил, словно боялся, что она снова полезет драться.