Быть гением. Истории об искусстве, жизни, смерти, любви, сексе, деньгах и безумии

Теперь, когда вы, как и я, переступили черту дозволенного и сыграли против правил цивилизованного общества, пакуйте чемоданы, бросайте свою респектабельную жизнь и плывите на пароходе в Бразилию. Или Панаму. Или на Таити. Только не допускайте моих ошибок — не играйте в возвращение. Не обманывайте себя. Обещаете уехать — так уезжайте, даже если вам кажется, что вы уезжаете на пару лет. Наше прогнившее общество не прощает измен с живой жизнью далёких островов, и если вы всё же пойдёте на поводу у тоски по Родине, вас непременно вытравят обратно. До Таити ведь плыть два месяца. Если вы на Таити, для Парижа вы мертвы. А покойники с того света обычно не возвращаются. Хотя письма и картины от них на Большую землю приходят весьма исправно.

Здесь, на островах, мы с вами в полной власти мифологии. Тут не бывает сумерек. Бог Таароа щёлкает небесным выключателем, и вот уже мир залит светом. Мужское божество Тефатоу владеет Землёй и Солнцем, и под его обжигающим взглядом босоногие дикари, такие как мы с вами, поют песни, плещутся в море, любят друг друга, предаются чудесному ничегонеделанию — а зачем? Еда растёт на деревьях, а дела подождут до завтра. Может быть. Во всяком случае солнце завтра встанет такое же, как и сегодня, — благостное и ясное. А ночью из мира уходит весь свет и власть в свои руки берёт хитрая богиня Луны Хина. Мудрые таитяне прячутся в хижинах и крепко обнимают друг друга. Они знают, что Хина приводит с собой тупапау — духов мёртвых. Должно быть, именно они водят моей кистью по холсту, создавая ни на что не похожие картины. Ночная тишина полная, жалобное журчание воды в скалах, однообразный шум лишь подчёркивает безмолвие.

Мои глаза бездумно смотрят в пространство, расстилающееся передо мною и рождающее у меня ощущение бесконечности, начало которой — я. Я вспоминаю: жили мы в старой Европе так, как будто она была миллионы лет назад, где-то на заре врёмен, когда снедаемый одиночеством Таароа стал Вселенной и населил собственное тело звёздами, планетами, людьми… Где-то на другом конце земного шара есть холодный чёрствый Север. На весах Севера самое большое сердце не перевесит и одной монеты. Я тоже наблюдал за Севером, и самое лучшее, что я там обнаружил, — это отнюдь не мою тёщу, а дичь, которую она прекрасно готовила.

Я жил там как враг народа. Жена не только не последовала за мной, но и так хорошо воспитала детей, что они не знают отца (https://qrgo.page.link/8ofs4). Я никогда не слышал, чтобы на ухо мне шепнули: «Милый папочка». А после моей смерти, если окажется наследство, они явятся. Достаточно! На бессердечном Севере этому врагу народа было хуже, чем чёрту в крестильной купели. И никакая буржуазная мораль не заставила бы меня ради добродетельной респектабельности оставить живопись.

Знаете, нужно очень мало, чтобы женщина пала, а вот для того, чтобы поднять её, надо перевернуть мир. И я перевернул собственный мир и в глухой таитянской деревне встретил свою новую жену, Техуру. Техуру не нужно было поднимать. Она была чиста, как полинезийская Дева Мария. В свои 13 лет она была кладезем народной мудрости, не тронутым проклятой цивилизацией. И в доме моём поселилось счастье. Оно вставало с солнцем — лучистое, подобное ему. Золотистое сияние лица Техуры заливало радостью и светом и нашу хижину, и всю деревню, и весь окружающий нас мир. Она в должное время вступила в мою жизнь. Немного раньше я, может быть, и не понял бы её, немного позже оказалось бы слишком поздно.

Вся моя жизнь — это театр. Я нахожу в ней всё: актёров и декорации, благородное и пошлое, слёзы и смех. Легко поддаваясь чувствам, я из зрителя превращаюсь в актёра.

Вся моя жизнь — это театр. Я нахожу в ней всё: актёров и декорации, благородное и пошлое, слёзы и смех. Легко поддаваясь чувствам, я из зрителя превращаюсь в актёра. Мне кажется, в ближайшем будущем европейский театр умрёт. Его нельзя спасти. Да театральное искусство только выиграет, освободившись от театра. Никто не поверит, как в дикарском существовании меняются взгляды и какие масштабы приобретает пространство сцены. Ничто не смущает моих суждений, даже чужие суждения. Я смотрю на сцену, когда захочется. Я… Я один… Без принуждения и даже без перчаток.