Быть Героем

Проснулся он глубокой ночью, ему нужно было справить нужду, однако ощутимый морозец не давал ему выбраться из объятий одеяла. В голове бродили разрозненные мысли, сознание по-прежнему оставалось затуманенным, Паша списал это на остатки сна. У едва тлеющего костерка, кивая головой, пытался бороться со сном Мигэль, Ясмина же спала.

Паша подкинул в костер дров и, шатаясь, побрел в темноту. Трезвый рассудок, покинувший его голову с ударом злополучного посоха, так и не вернулся туда. Паша был скорее похож на робота, пытающегося выполнить программу, нежели на человека.

Стеклянными глазами он еще долго всматривался в костер, кутаясь в одеяло. Тот весьма неохотно проглатывал новую пищу, а Паше было лень встать и помочь ему. Более того, он даже не догадывался о том, что угли можно раздуть, будто никогда ранее не разжигал костров.

Утро для Паши прошло, словно в тумане. Отряд собирался в путь, Мигэль несколько раз пытался заговорить с Павлом, но вразумительных ответов не получал. Тогда командование на себя приняла Ясмина. Паша не отдавал себе отчета в происходящем, но смутно понимал, что они возвращаются старой дорогой. Впрочем, ему это было безразлично.

Его молчаливость и отстраненность поначалу была принята за обиду. Но когда рациональное мышление привело эльфа и ведьму к выводу о том, что обижаться Паше не на что, спутники героя из будущего начали беспокоиться. Когда стало понятно, что Паша совсем не в порядке, беспокойство сильно возросло. Паша и сам, изредка проясняя сознание, понимал, что если так продолжится дальше, то он всю жизнь будет крутить воронам дули. Такая перспектива его совсем не устраивала.

– Красный флакон, – пробормотал он, не слишком громко, но отчетливо.

– Что? – переспросила Ясмина.

Но Паша уже и сам не знал, что он имел ввиду, новая волна безумия накрыла его с головой. Зато Мигэль оказался понятливее. Ничего не спрашивая, он остановил коней и полез в Пашину сумку. Уже через минуту оттуда был извлечен красный флакон со снадобьем, которым Еремей однажды потчевал хмельного Павла. Влить содержимое флакона в больного труда не составило, так как тот был вообще не заинтересован происходящим, и сопротивления не оказывал. Когда снадобье подействовало, Пашино лицо озарила дурацкая улыбка. С той же улыбкой, символизирующей крайнюю степень блаженства с толикой слабоумия, он свалился на землю.

Такой поворот событий не на шутку обеспокоил эльфа и ведьму, которые и без того были почти уверены, что Пашина голова претерпевает какие-то необратимые изменения. Теперь же они видели перед собой труп с улыбкой идиота. Ясмина стала кричать на эльфа. Ему нельзя было так бездумно давать невменяемому человеку первое, что он попросит. Наверняка он, одолеваемый безумием, попросил яд, а он, Мигэль, даже не удосужился проверить, что вливает в рот своему товарищу. Эльф пытался что-то отвечать, но и в его душу закрадывались подозрения. Он понимал, что Ясмина, скорее всего, права, и он только что убил своего друга. Пожалуй, единственного человека в целом мире, которого он мог назвать другом. Чем яснее становилось понимание содеянного, тем сильнее Мигэля терзали муки. В какой-то момент ему стало трудно дышать, к глазам подступили слезы.

Обиднее ему становилось еще и оттого, что сильный и храбрый воин, каким он считал Павла, вынужден погибнуть столь нелепой смертью с не менее нелепым выражением лица. Эльф молил всех богов, которых знал, молил самого Пашу, чтобы тот открыл глаза, пока причитания Ясмины не свели с ума его самого. В какой-то момент эльф упал на колени, поднимая Пашу за плечи, будто стараясь его разбудить. Ясмина не унималась, продолжая терроризировать и без того убитого горем эльфа. Сейчас она была похожа на тетку, которая готова неустанно браниться с первым встречным. Но Мигэль не обращал на это внимания, сосредоточившись на Пашиных глазах, которые, как ему показалось, дрогнули. Надежда в эльфийском сердце забрезжила тусклым светом, он принялся сильнее трясти Пашу за плечи, пока это не принесло ожидаемого эффекта.

– Да живой я, живой, – слабо проговорил Паша в ответ на призывы ожить, – Однако, серьезно меня накрыло.

Мигэль наскоро вытер проступившие слезы, пытаясь скрыть их от Паши, и, пожалуй, не хуже чем Павел под зельем, стал улыбаться. Ясмина, узрев чудесное воскрешение, попросту умолкла, не зная, на кого ей теперь кричать. Все-таки она была еще слишком молодой, чтобы окончательно превратиться в сварливую женщину, не дающую покоя окружающим людям.

Эффект зелья оказался слабее, чем предполагал Павел. Он по-прежнему пребывал в некоторой рассеянности и отчужденности, но теперь это было похоже на последствие сотрясения мозга. Теперь его голову должно было вылечить время и хороший сон.