Быть иль… Казаться

И это ещё не вся история! Продолжение её могло показаться не менее невероятным, чем начало. Как выяснилось позже, на расстоянии двухсот-трёхсот метров от этого неприятельского лагеря находился другой, по всей видимости, представлявший какую-ту иную армейскую или организационную структуру – взаимодействие между этими подразделениями налажено не было. Когда приземлились первые мины, а за ними последовали взрывы гранат, в атакуемом лагере началась паника. Возможно, некоторые мины перелетели цель и упали в расположении соседнего подразделения, но факт остаётся фактом: между этими отрядами завязался бой, длившийся ещё долго после того, как ополченцы удалились.

По полученным позже сообщениям, «вертушки» приземлялись на этом месте до глубокой ночи, вывозя раненых и трупы и сразу же доставляя на точку пополнение.

И даже в этой исключительно успешной операции были свои недочёты.

Во-первых, по каким-то причинам в атаке так и не был задействован отряд Стрелки.

Во-вторых, от выхода обратной реактивной струи гранатомёта пострадал командовавший операцией офицер. Кто-то выстрелил без предупреждения, и Серёге повредило глаз.

В-третьих, один из ополченцев оказался либо сумасшедшим, либо предателем, а может быть, и тем и другим одновременно: он сбежал ещё при следовании на задание, и вскоре, задержанный врагом, болтал без умолку перед видеокамерой.

Но проблема была даже не в том, что он охотно занимался пропагандой вражеских установок, компенсируя недостаток интеллекта послушностью указаниям своих следователей. Выяснилось, что это существо не скрывало перед бойцами своего отделения планов сбежать домой, как только ему выдадут на руки оружие. Никто из них не нашёл в этом ничего предосудительного и даже не попытался воспрепятствовать дезертиру. Впрочем, большинство его сослуживцев, получив первое увольнение, также не вернулись на базу – подразделение было расформировано, оставшиеся люди распределены по другим отрядам.

После этого случая Иван стал внимательнее присматриваться к окружающим и вскоре обнаружил, что далеко не все из тех, кто пришёл в ополчение, следуют благородным мотивам.

В самом густонаселённом регионе страны ополчение испытывало острую нужду в людях: из нескольких миллионов населения, могущих дать народной армии не менее миллиона бойцов, на защиту Родины поднялись лишь несколько тысяч (до полутора-двух десятков тысяч в двух областях).

«Прав был Алик, – думал Иван, – какие воины из любителей пива?»

Конечно, не всех, не вступивших в ополчение, стоило подозревать в равнодушии или трусости. Кто-то из гражданских выполнял свой долг в коммунальных службах, под осколками и пулями восстанавливая линии электропередач или залатывая повреждённые газовые и водопроводные трубы. В осаждённых городах часто возникали проблемы с электро-, газо- и водоснабжением. Кто-то развозил прятавшимся от обстрелов людям хлеб и воду, кто-то привозил и распределял гуманитарную помощь: продукты, медикаменты, вещи. Кто-то работал на заводах и в мастерских, чиня выведенную из строя военную технику или производя насущно необходимое для нормального функционирования городского хозяйства. А кто-то приходил на позиции ополченцев, чтобы в свободное от работы время углубить окопы или накрыть блиндаж – помочь, чем может.

Все не могли оставить работу и взять в руки оружие, да и оружия столько не было, чтоб на всех хватило.

Одним словом, были профессии необходимые, первоочередные для жизни населения городов и сёл. Это и медработники, конечно, и водители, развозившие продукты по точкам торговли, и работники сельского хозяйства, и производители пищевых продуктов, да мало ли таких профессий?

«И разве можно осуждать отца многодетного семейства, вывозившего свою семью из-под обстрелов в Россию? Мог ли он оставить жену и детей в незнакомой стране и вернуться воевать? – рассуждал Иван. – Тут каждый сам за себя решает, это всё – очень личный вопрос. Вот брат, к примеру, рядом воюет, а у него трое спиногрызов».

Но ведь один процент от возможного – это не ответ, это приговор. Приговор обществу, приговор личности. Если речь идёт о защите родной земли, а вскормленные ею дети покидают мать, и не мать она для них вовсе, а что-то безличное и безразличное – это приговор всей системе, самим мировоззренческим основам современного человека, его безразличию, безыдейности и ханжеству.

Сколько из тех, кто выходил на многотысячные митинги, позже оказалось в строю? Десятая часть? Двадцатая? Сотая? Неужто они обманывали себя тем, что стоит немного покричать, и всё изменится, либо кто-то сделает за них всю работу? Выходит, люди живут иллюзиями? Чего же стоит весь этот уклад, который ничего, кроме пустых надежд и ложных устремлений, предложить и обеспечить не может? «Фабрика грёз» – двадцать первый век.

Другой вопрос в том, сколько из тех, кто взялся за оружие, было готово воевать за Родину, а не радостно ухватилось за предоставившуюся возможность отомстить обидчикам, пограбить «награбленное», подняться наконец-то над теми, кому завидовал, и доказать своё мнимое превосходство.