Быть иль… Казаться

Горе может настигнуть человека везде и всегда: вот чей-то ребёнок попал под машину, кому-то свалилась ледышка на голову, а кто-то утонул. На войне же происходит сгущение, концентрация всех этих неизбежных случайностей, и несчастные случаи мирного времени здесь становятся ужасными свидетельствами о существовании зла, играющего страстями и чьими-то послушными преступлению руками обращающего болезненные удовольствия одних – в боль и страдания многих тысяч других. Война личное горе каждого переводит в категорию общенародного, она и есть – горе народа.

На войне всё прозаично и просто, без пафоса и предисловий. Вот ехала семья, похоже, на выезд из обстреливаемого города куда подальше – мина легла рядом с машиной… и всё. Нет трёх жизней – оборвались цепочки намерений и планов, нет больше ни людей, ни мыслей. Ничего нет – кроме трёх окровавленных тел. Как же это возможно?..

А ведь тот, кто стрелял, он определённо узнал впоследствии о том, что сотворили его руки – как он сможет жить с этим знанием дальше? Наверное, лучше умереть.

Макс тогда оказался неподалёку, и увиденное долго ещё стояло перед его глазами.

Поскольку миномёты имеют незначительную дальность стрельбы, тогда решили, что «отработала» ДРГ с «кочующим миномётом»: белый микроавтобус был в то время во всех ориентировках ополчения, по имевшейся информации, в нём диверсанты перевозили миномёт, легко и быстро устанавливаемый и так же легко складываемый обратно.

В этот месяц смерть жала богатый урожай.

Похоронили Старину, быстро отошедшего в больнице после ранения в ногу: пуля перебила артерию, и смерть наступила от большой кровопотери. Всё произошло неожиданно: обнаружив вражеских лазутчиков, он сам и ликвидировал их, но одного недострелил, не заметив на нём бронежилета…

Отправили в последний путь Шурика, молодого парня, погибшего в прямом боестолкновении с противником – по словам его командира Чёрта, он по ошибке вылетел прямо на вражеский блокпост.

Невысокий, сухощавый Кот, горячо любивший свою семью: жену и двух малых дочек, однажды так и не доехал к ним – пуля сразила его из кустов.

Погиб нелепой, глупой смертью маленький круглоголовый крепыш Грим, вечно рвавшийся на боевые и обижавшийся, когда его не брали – в бреду водочного угара сослуживец всадил в него пулю.

Ивану казалось, что похороны слились в один бесконечный ряд, тягостный и давящий неотвратимостью новых утрат: жаркое летнее солнце, запах сырой земли, кресты и каменные плиты вокруг, пение батюшки, прощание с телом и стук земляных комьев об гроб.

«Вечная память!» Эти слова будто подытоживали земное бытие ушедших товарищей, разделяя их существование на два этапа: жизнь в памяти пока что живых близких и – жизнь там, в вечности, у Бога. К тоске примешивалась лёгкая зависть: они были уже дома, ушли, как должно было уйти, исполнив завет – отдав жизнь за ближнего. Значит, дома.

Иван тогда чувствовал какую-то лёгкую отрешённость из-за ощущавшейся близости иного мира: казалось, он совсем рядом, границы размылись, и скоро он, Иван Васильев, так же незаметно уйдёт вслед своим друзьям и знакомым. И всё-таки следующее известие больно ударило в его сердце.

Снова дурную весть принёс Ролик, и снова он начал издалека: вначале рассказал о колонне ополченцев, попавшей в засаду, о произошедшем бое, ранении Егора, и лишь потом Иван узнал, что в этих грузовиках ехал и возвращавшийся командир группы – Дикарь. Ушёл он так, как и должен был поставить точку в своём земном странствовании воин: Саня взял пулемёт и остался прикрывать отход товарищей.

В том бою погиб ещё один старый товарищ Ивана – тихий, рассудительный парень Игорь Прапор, приехавший из Крыма сражаться за свободу своего народа и отдавший столь много, сколько имел – свою жизнь.

Этими смертями месяц утрат в его жизни закончился.

Конечно, не все умирали, как герои – это было привилегией, милостью Божией. Кого-то ожидал совсем иной конец.

Худший из возможных вариантов расстаться с этой жизнью был расстрел, позорней трудно было что-то себе представить: твои вчерашние товарищи, делившие с тобой кусок хлеба, сигарету, а зачастую и судьбу, уничтожали тебя как врага, достойного только пули, подводя черту под твоим бесталанным существованием.

Наверняка были и несправедливые приговоры – такие слухи ходили, по крайней мере, но расстрелы в ополчении были явлением единичным, Иван знал лишь о нескольких таких случаях.

Однажды он присутствовал при публичной казни бойца ополчения, в поисках кайфа укравшего из аптечек своих товарищей ампулы буторфанола⁴. Ради удовлетворения своей прихоти он уменьшил для своих сослуживцев шансы выжить, ведь, как утверждают медики, при ранениях немало смертей происходит от шока, с которым не справился организм.

Наверное, нравиться такое зрелище может только душевнобольным людям, но приговор, по мнению Ивана, был совершенно справедливым.