Быть иль… Казаться

Как эти подонки очутились в рядах повстанцев?

Свой ответ на этот вопрос предлагал замечательный русский историк С.М. Соловьёв, полагавший, что в образовании казачества значимую роль сыграла идея богатырства, или внутренняя жажда некоторых жителей Руси «силушкой поиграть», «удаль молодецкую» испытать вследствие ощущавшегося избытка сил и неумения найти им применение. Природа человека не меняется, и в наше время по-прежнему встречаются желающие показаковать.

Вместе с тем, в условиях безыдейного общества, раздробленного на атомы индивидуумов, у наиболее здоровых сил растёт спрос на объединяющую идею, которая оказывается тем привлекательнее, чем более справедливой и значимой она кажется и чем большую жертву может потребовать у своих приверженцев. Однако, немалую долю в любом крупном общественном течении составляют люди случайные, которые ищут не более и не менее как возможность примкнуть к сильному движению, чтобы ощутить силой себя: «кто был ничем, тот станет всем».

Человек может быть сильным, но только как существо одухотворённое, проникнувшись идеей и руководствуясь ей на своём жизненном пути. Но вокруг любой значимой идеи находится немало тех, кто предполагает выгоды от видимости своего соучастия в служении ей. Так было и будет всегда, грязь, липнущая на подошву обуви идущего, не может обесценивать его цель, хотя она также движется в том же направлении. Наверное, чистить обувь всё-таки периодически нужно, хотя новая грязь будет на пути неминуемо.

Преобразование ополчения в настоящую армию было неизбежным, все это понимали, но на этом этапе произошёл наиболее массовый и ощутимый отток сил из всех подразделений. Люди встали за свою землю – против врага, против чуждых им смыслов, как вставали когда-то их отцы и деды. Но когда неприятель был остановлен и достигнута относительная стабильность, ополчение утратило свой дух, выветрившийся в процессе проведения формализующих преобразований.

Летом того года в бойцах горение было: как свечки перед Господом стояли – некому было поддержать, некому помочь, только вера поддерживала и помогала. Вера простая: раз они за правду, то и Бог с ними, иначе никак нельзя было тогда думать. И обстановка была простая: впереди – враг, позади – народ. Всё.

Иван с грустью наблюдал, как уходят опытные, хорошо зарекомендовавшие себя бойцы; едва ли не каждый из них подходил к нему: «Командир, это всё не для меня. А если начнётся, я сразу вернусь».

Он кивал, жал руки и думал: «Если начнётся, никто никуда не придёт – некуда будет. Раскатают нас по полной, если попрут, сомнут и не почувствуют. Наступление не светит, мобилизации не объявляют – сидим для галочки».

Иван прекрасно понимал, почему уходят люди: их война закончилась. Когда за дело берутся политики, добра вольному люду ждать не приходится: игры у них грязные, люди – винтики для них в лучшем случае, даже не пешки. Да и по соотношению сил понятно было, что новая армия, создававшаяся из остатков ополчения, не сможет противостоять силам, которые подтягивал противник. Но наступления не было.

Он на себе прочувствовал «нехватку адреналина», ощущавшуюся организмом в условиях относительно спокойного существования – без острых ощущений, которых ещё недавно было в избытке. Ролик подбивал его: «Братан, давай съездим, блокпост укроповский размолотим!», но авантюры не привлекали Ивана:

– Что толку-то? Ну подохнет пару срочников, порыдают матери, похоронят – сюда новых пришлют.

Да и лезть под пули ради форсу перед самим собой стыдно было. Другое дело, была б необходимость тот блокпост уничтожить: нашим помочь в окружении или наступление подготовить, а так, желторотиков убивать – нет уж, увольте.

Может быть, из-за пресности нового образа жизни всё казалось ему серым и постылым, словно, как говорится, запал кончился. Состояние было безразличным, мысли разные тогда в голове мелькали: то уйти хотелось, то вдруг надежда появлялась, что всё-таки дождётся он ещё наступления, чтоб очистить от вражьего духа всю область, а там Бог даст, и всю страну. Долго ему так обманывать себя пришлось.

Он ощущал себя одиноким: ни друзей, ни близких. Друга Мишку после ранения комиссовали, брат уехал к семье. Возивший Ивана на стареньком «ниссане» Плешнер как-то заикнулся:

– Командир, посмотри вокруг: наживаются все, у кого возможность только есть, не упустим момент?

Иван тогда подметил это «упустим»: смотри-ка, какой заботливый братец у него нашёлся, и спокойно ответил:

– Не о том ты думаешь – война не закончилась! А те, кто «наживаются», своё найдут, не переживай о них.

Плешнер обиженно замолчал, потом забормотал какую-то ерунду, оправдываясь, но слова были сказаны.

«М-да, – думал Иван, – не все смогли остаться на том уровне высокой внутренней мобилизованности, что был достигнут. Расслабила Плешнера вольготная жизнь, о денежках задумываться начинает… Хотя не у всех и был этот подъём, по-видимому. Кто-то духом пламенел, а кто-то, как наркоман, на адреналин подсел, да истерил».