Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

Например, что хорошему человеку «мало надо». Нет, человеку не надо «мало». Просто он не будет брать «много», если это «много» сопряжено с подлостью. И хорошего человека мотивирует не отсутствие желания обладать «многим», а отсутствие желания совершать подлости. Если вы оцениваете Служкина как человека, которому «мало надо», то вы считаете святого чудиком и не понимаете сути персонажа.

Или, например, что «для настоящей любви надо сделать всё». Нет. Настоящая любовь может быть неправильной. Потому что нет одной любви в чистом поле, всегда ещё есть долг, честь и совесть. И у Служкина, пока есть жена и дочь, все эти три вещи на стороне семьи, а не «настоящей любви». Он сохраняет брак не только «ради ребёнка» (бытовое объяснение), но ещё и ради жены, которая куда более «потерянный» человек, чем он сам. И он говорит об этом в романе. Служкин остаётся в браке из-за Нади, а не из-за Таты.

Вы подбираете Служкину бытовые мотивы поведения и предлагаете ему гипотетические «бытовые льготы», но все решения Служкина всегда выше быта.

Теперь по поводу Германа.

Владик не насилует Танюшу. Да, у них секс без желания, манипулятивный, но не насилие. Убивать за такое нельзя. Это несоразмерное наказание. Вспомните, как дон Корлеоне ответил похоронщику Бонасера (у Бонасера избили дочь, и он просил у дона убить мерзавцев): «Твоя дочь жива». Герману мешает убивать вовсе не «авторская концепция». Герман не убивает ни Владика, ни Яна Сучилина (убившего Лихолетова), ни Басунова. Он солдат, а не киллер. Герман «спасает» Танюшу, потому что он морален; герой, способный убить Владика, не возьмётся «спасать» Танюшу. (Если он человек, а не сюжетная функция, и об этом — ниже.)

Мне кажется, Сергей, что вы — достаточно молодой человек. Вы относитесь к литературе как к компьютерной игре, в которой возможно всё, если позволяет функционал игры. Функционал «Ненастья» не позволяет Герману найти сокровища тамплиеров или чудовище Лох-Несса, но убить Владика — позволяет, и потому почему бы не обсудить такой вариант? Но литературой (и жизнью) руководят не функциональные возможности, а императивы. Нарушая императивы, ты получаешь другого героя и другой роман: не «Ненастье», а какую-нибудь «Месть Бешеного». Не понимать, что императивы героя так же важны, как обстоятельства сюжета (а то и более), — значит не понимать литературу. Сюжетные лазейки читатель ищет в детективе, который по сути есть аттракцион, а в литературе «классической традиции», которая по сути есть драма, читатель ищет императивы персонажа. Не относитесь к романам как к аттракциону.

Литературой и жизнью руководят не возможности, а императивы. Нарушая императив, мы получаем другого человека и другой роман. Императивы так же важны, как и обстоятельства. Не понимать этого — значит считать и жизнь, и литературу подобными компьютерной игре

15.09.2017. Сергей

По сути оба моих вопроса — это один вопрос.

«Географ глобус пропил». Вы не соглашаетесь с теми, кто понял Служкина как слабака или лузера, который «отступил», и пишете, что самоотречение — единственный правильный и сильный выход. В общем, с вашими выводами я склонен согласиться. Но, например, если бы Маше было на пару годков побольше, мог бы Служкин внутренне «мобилизоваться» и ради любви решить свои прочие проблемы житейского плана, чтобы и вместе с Машей быть, и «жизнь девочке не испортить»? Или единственный вариант «выбора сильного человека» тут был бы прежний — искать утешение в осознании собственной «святости» (как у его супруги — в осознании собственной правоты)? Да, сложно, да, 90-е, и Служкин в этом контексте — без особых конкурентных преимуществ и «не боец», но всё же?.. Вы же сами пишете, что дискомфорт — залог эволюции.