Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

У милиционеров, которые ловили Шурмана, я спросил: получилось бы у Шурмана сбежать с его миллионами? Они ответили: легко. Но Шурман почему-то не мог оторваться от тайника, в котором спрятал мешки с деньгами, и бегал вокруг него, как собака на привязи. То есть он попал в экзистенциальную ловушку — как обезьяна, которую ловят на ящик с апельсином (в стенке ящика проделывают небольшую дыру для руки, обезьяна суёт в ящик руку и хватает апельсин, но вытащить его через дыру не может и бросить добычу тоже не может — так и сидит возле ящика, пока её не возьмут охотники).

И я сразу вспомнил историю свердловских афганцев, которые заселили два дома без разрешения властей — и всё: вроде победа, а жизнь остановилась. На работу «захватчиков» не берут без прописки, в садики их детей не принимают, в больницы не записывают; только и остаётся, что бухать. И жить невозможно, и бросить квартиры нельзя.

И дальше я развивал в романе эту тему ловушек. Каменный завал на речке в Афгане, где засели солдаты, — и сидеть нельзя (свои не заметят и не заберут), и выйти нельзя (убьют). Деревня Ненастье, откуда не могли уйти ни Герман, ни Яр-Саныч (им торчать там бесполезно, а выходить — только хуже будет). «Афганская идея», от которой не мог отказаться Лихолетов: откажешься от неё — предашь себя, не откажешься — убьют, а идея-то уже не работает. Горе бездетности у Танюши, не позволяющее ей увидеть любящего человека, которого она искала. В конце концов, лихие 90-е в России: и жить невыносимо — беспредел, и обратно в СССР нельзя, иначе все жертвы и перемены напрасны. Всё это — ловушки, пребывать в которых невыносимо и бессмысленно, а уйти нельзя, пока не изменишь самого себя. Такую ловушку я и назвал «ненастьем».

02.12.2017. Андрей

Первый вопрос относительно «Царя» Лунгина. Правильно ли я понял, что вам этот фильм показался неудачным? Фильм отличается от «Летоисчисления», но, по-моему, это естественное влияние так называемого авторского прочтения. Считаете ли вы какие-то особенности фильма вредными и противоречащими вашим замыслам?

Второй вопрос касается экранизации «Тобола». Экранизация не удалась, об этом уже можно судить по новостям о вашем отношении к сему продукту. Участвовали ли вы в выборе тех, кто занимался экранизацией, или же все переговоры велись «делегированными лицами», то есть агентами и продюсерами?

Отвечать начну с конца.

Вы читали роман «Тобол». Но фильм — не экранизация этого романа. Для фильма я написал сценарий, и сценарий — совершенно другой продукт. Роман гораздо больше, подробнее и сложнее сценария. А режиссёр ещё даже не читал вторую часть романа — она пока не вышла; может, он и первую не читал, это не его обязанность. Режиссёр работает со сценарием. И я недоволен тем, что режиссёр сделал со сценарием — всё перевахлял по-своему.

В этом проекте режиссёр появился уже на готовом сценарии. По логике, не нравится сценарий — так не соглашайся снимать. Но режиссёр согласился. Я не участвовал в выборе режиссёра, этим занимался продюсер фильма, и он ставил меня в известность. Актёров выбирал режиссёр, и он со мной не советовался. Может быть, у режиссёра даже и получится фильм, пусть глянцевый и лубочный, но смотрибельный; однако это будет не та история, которую придумал я, и я ушёл из проекта.

Примерно так же дела обстоят и с «Царём»: режиссёр снимал по сценарию (и переделывал сценарий), а не по роману «Летоисчисление от Иоанна» (романа на момент съёмок «Царя» ещё не существовало). Но роман «Летоисчисление» ближе к сценарию, чем «Тобол».