Быть мамой – это…

Мой план был таким: как можно дольше оставаться дома, а когда схватки станут регулярными и достигнут минимальных промежутков, поехать в роддом с мужем, чтобы он поддерживал меня и оберегал от грубости гинекологов, с которой мне, к сожалению, не раз пришлось столкнуться до беременности.

Схватки начались на 42 неделе рано утром, часов в шесть. Сначала они были похожи на менструальную боль, а потом стали нарастать, постепенно шокируя меня силой и мощностью. Стрелка часов все наматывала круги, а я не чувствовала никакого прогресса. Шейная пробка и воды не отходили, а схватки были хаотичными, но сильными и частыми, отдохнуть не получалось. Когда наступила глубокая ночь, я была измотана – и болью, и этой неопределенностью. Почему так долго? Я не понимала: а все ли в порядке с моим сыном? Мы поехали в роддом.

Позвонив в закрытую дверь, мы долго прождали на пороге учреждения. Наконец нам открыла немолодая сонная женщина с растрепанными волосами и с недовольным видом поморщилась, пытаясь привыкнуть к свету. По всему было видно, мы ее разбудили. Уже на входе нам стали чинить припоны: несмотря на то, что мы подготовили все необходимые для партнерских родов документы, сотрудница роддома не хотела пускать внутрь моего мужа. Меня пригласили в фойе, посмотрели на кресле и объяснили, что открытие всего два сантиметра. А после клизмы холодной водой отправили в уборную. Когда я вернулась в кабинет, чтобы оформить документы, медсотрудница, встречавшая нас, по-обезьяньи кривляла меня коллеге, передавая наш диалог у дверей роддома и мои просьбы пустить супруга. Какие уж тут благополучные роды после такого «гостеприимства». Ни одну из естественных своих потребностей – будь то сон, еда, секс и уже тем более роды, таинство, интимное и личное – человек не может осуществлять, если чувствует опасность. В моей реальности будто разворачивались абзацы из книги Одена «Возрожденные роды», в которых он рассказывает, какое сильное влияние на ход родов оказывает первая встреча с акушерами и даже прикосновение холодных инструментов, не говоря уже о грубости. Я чувствовала, что схватки замедлились, стали менее мощными. Хотя чуть позже нашему законному праву на партнерские роды все-таки перестали препятствовать.

Несколько часов я лежала с ремнями и датчиками, прикрепленными к животу, на КТГ. С ребенком все было в порядке, но раскрытие не прогрессировало. Наступило утро. Врачи предложили проколоть пузырь, чтобы ускорить процесс. А я не сопротивлялась, хотя знала, что физиологичные роды не требуют этой меры. Я была абсолютно растеряна, не понимала, на что теперь опереться, раз естественный процесс не двигался с места. Какой бы начитанной я не была, я оставалась всего лишь впервые рожающей женщиной, а не медиком, акушеркой или доулой, и чувствовала ответственность за жизнь и здоровье сына.

Еще через несколько часов смена врачей поменялась. В палату вошла другой врач, совсем молодая девушка. Снова проверила раскрытие, и, обнаружив всего четыре сантиметра, приняла решении о стимуляции. Она вбрызнула в капельницу искусственный окситоцин и, наверное, снотворное. Я помню, что отключилась. Супруг потом рассказал мне, что я резко побледнела, а врач, наказав ему «смотреть, чтобы не стала синей», вышла из родзала. Но в бессознательном состоянии я, по словам мужа, пробыла недолго. Через несколько минут очнулась с криком от невероятной боли. От естественных схваток она сильная, но терпимая. Муки от искусственных гормонов просто невозможно терпеть. Они нечеловеческие, будто тебя выкручивают и ломают все кости разом.

Через еще какое-то время выяснилось, что и со стимуляцией раскрытие не прогрессирует, а у меня уже совсем не осталось сил терпеть все это. Поэтому когда врачи предложили кесарево, я сразу согласилась. Лишь бы весь этот ужас поскорее закончился. Так спустя 36 часов безуспешной родовой деятельности я отправилась на операционный стол. Доктора попросили округлить позвоночник, но так как схватки шли одна за другой, у меня никак не получалось выполнить их просьбу. Тогда меня грубо скрутили в бараний рог и поставили анестезию.

– Что, может, и сюда муженька позовешь? – съехидничала одна из присутствующих в операционной женщин.

– Да, пусть посмотрит! – подыграла ей другая. И бригада засмеялась.

– Коллеги, давайте работать, – голос над моей головой, принадлежавший анестезиологу, призвал всех к порядку, и операция началась.

У меня было ощущение, что на моей груди лежит бетонная плита, вдыхать было тяжело. Я периодически засыпала, но меня будил все тот же голос анестезиолога: чтобы удостовериться, что со мной все в порядке, она периодически спрашивала у меня имя, фамилию и другие факты.

Я не помню первого Ваниного крика. Только как врачи сказали, что он вылитый папа, а потом добавили: «4170. Ребенок слишком для тебя крупный». Официальная причина операции – клинически узкий таз. Странно, ведь всю беременность участковый врач проводила замеры и ничего такого не диагностировала.