«Быть может за хребтом Кавказа»

Из трех детей, о которых пишет Коновницына, ей удалось обнять только сына Ивана: Петр сложил голову на Кавказе, дочь, Елизавета Петровна Нарышкина, возвратилась 30 лет спустя, когда матери уже не было.

Так или иначе, к концу 1830-х годов декабристов «первого призыва» на Кавказе почти не осталось. За свою особую роль в событиях 14 декабря никак не удостаивался выслуги Александр Бестужев и тем приближался к другому финалу…

Еще дослуживали в разных кавказских полках и ведомствах давно доставленные Валериан Голицын, Сергей Кривцов, Владимир Толстой, Николай Цебриков, Михаил Малютин.

Меж тем времена переменились: прошли 1820-е, на исходе 30-е. Десять-пятнадцать лет — это очень много, особенно в медленные эпохи ссылок, мучений, напрасных ожиданий.

В 1826–1829 гг. николаевское правление только начиналось; Пушкин еще надеялся, сочиняя стихи о царе, который

…Россию оживил
Войной, надеждами, трудами.

Войны первых лет на Кавказе были популярны, даже у вчерашних декабристов — в защиту грузин, армян, греков от турок и персов…

Труды казались ненапрасными. Надежды на лучшее будущее, на близкие реформы, на скорую амнистию — и кавказских и сибирских товарищей еще не отцвели.

В конце же 1830-х надежд почти не оставалось. Стиль, курс николаевского, бенкендорфского правления выявился уже весьма отчетливо.

Тогда (в 1826–1829 гг.), можно сказать, «вся Россия» шла на Кавказ: сосланные в одних рядах с вольными, Бестужев с Пушкиным, Михаил Пущин с Денисом Давыдовым. Те, кто провел несколько лет в Грузии и Армении, у Тебриза и Арзрума, не выпадали из главного русла российской жизни. Скорее наоборот: в ту пору на Кавказе был один из центров духовной жизни страны…

Теперь же, близ 1840-го, история неожиданно устраивает здесь жесткий эксперимент, удивительнейшее столкновение российских времен и поколений.

Morituri

10 октября 1837 г. один из семерых декабристов, переведенных из Сибири, M. М. Нарышкин сообщал жене Е. П. Нарышкиной, с которой впервые за много лет расстался: «Пишу из Ставрополя, куда мы кое-как дотащились по весьма грязной и затруднительной дороге […] Мы назначены в полки, которые расположены по сю сторону Кавказа, и потому уж не поедем в Тифлис, на который нам очень хотелось взглянуть хоть мимоходом и познакомиться с совершенно новою для нас страною. Михаил Александрович Назимов, Николай [Лорер] и Лихарев отправляются в полки, находящиеся теперь в Черномории, а я поступаю в отряд генерала Заса в Навагинский полк, которого штаб находится в 35 верстах от Ставрополя, а место моего пребывания, кажется, теперь будет в Прочном окопе в 60 верстах отсюда; климат здоровый, вода хорошая, — более еще ничего не знаю». На том же листе сбоку: «Михайло Александрович [Назимов] и Одоевский тебе дружно кланяются» [ЛБ, ф. 133, М. 5808. I].

Друзья, разумеется, не огорчали жену декабриста (и сестру двух декабристов) излишними невеселыми подробностями; не посвящали ее в некоторые ставропольские обстоятельства.

«Ave, imperator, morituri te salutant» — «Славься, император, идущие на смерть тебя приветствуют!» (см. [Сатин, с. 243], дополн. по [ЛБ, ф. 69, XI, 27]).

По другой версии, в Ставрополе прозвучало: «Pereat» — «Да погибнет!» Это еще одно из полулегендарных одоевских высказываний, вроде «Ах, как славно мы умрем!».

Осенью 1837-го, как раз когда несколько декабристов заканчивали свой многонедельный путь из Сибири, Кавказ был взбудоражен посещением царя.

Сначала все шло как будто хорошо: 28 сентября Николай на пароходе прибыл в Геленджик с наследником, а также А. Ф. Орловым и А. С. Меншиковым; первый же смотр не мог быть проведен по форме, так как сильный ветер уносил фуражки и забивал песком глотки, орущие «ура!»; царь разрешил «не соблюдать формы» и даже благодушно пошутил: «Я очень рад, что не взял с собою великого князя Михаила Павловича; он бы этого не вынес!» (Записки Г. Филипсона [РА, 1883, № 6, с. 243–254]). Внешне казалось, что Николай «соблюдает» определенные вольности, сложившиеся на Кавказе; благосклонно относится к старому ермоловцу генералу Вельяминову; сквозь пальцы смотрит на то, что генерал H. Н. Раевский в своих искусных донесениях (составлявшихся Львом Пушкиным) нарочно преувеличивает трудности и заслуги отдельных полков; когда Филипсон заметил, что Раевский сообщает о походе в 80 верст вместо настоящих 35, тот рассмеялся: «Ладно, уступаю Вам 20 верст». Однако при всем при этом гайки завинчиваются; Раевского вскоре отставят.

Много лет проведя на юге, генерал Филипсон писал об этом времени: «Героический период Кавказа кончился; наступали новые времена, новые условия, новый взгляд на вещи при новой обстановке» [там же, с. 290].