«Быть может за хребтом Кавказа»

Еще и еще раз хотим быть правильно понятыми: не оправдываем, не идеализируем Ермолова, но хорошо знаем, сколько крови пролилось, например, во время кавказских войн, начавшихся через восемь лет после отставки генерала и продлившихся четверть века. Не оправдываем, а пытаемся исторически объяснить ситуацию: просто Ермолову царь не доверял как человеку иного склада, не декабристу, но с известной «левой репутацией». Еще раз вспомним Д. Давыдова — «никогда не пользовался особым благоволением царственных особ, коим мой образ мыслей, хотя и монархический, не совсем нравился». Как декабристы считали Ермолова своим, так и студенческий кружок Сунгурова в 1831-м заочно записал в единомышленники отставленного генерала; много лет спустя поляки спрашивали Герцена о «заговоре Ермолова» против царя…

Мы расстаемся с генералом до того дня, когда его посетит Пушкин. Это будет в мае 1829-го. Пока же, весной 1827-го, Ермолов сдает дела своему врагу и уезжает.

Как вести себя ермоловцам? Паскевичу без этих людей не обойтись, но каждый их шаг, каждое слово «за» или «против» Алексея Петровича им зачтется…

Князь Суворов, внук полководца, на офицерском обеде у Паскевича произносит тост за Ермолова.

H. Н. Муравьев: «Солдаты, узнав о смене любимого ими начальника, роптали. Гвардейские офицеры стали толпами ездить к [отъезжавшему] Ермолову и тем показывали ему преданность свою».

Эти гвардейцы оказались на Кавказе в наказание за косвенное участие или сочувствие «14-му декабря»! «Полагали, что оно дойдет до государя и что гвардейские офицеры сии… пострадают от благородного порыва, подвигнувшего их к сему поступку» [РА, 1889, № 9, с. 76–77].

Мы привели свидетельства близких к Ермолову людей; разумеется, они горою стоят за своего…

С другой стороны, бедные армейские офицеры, целиком зависевшие от службы, уповали на новое начальство. Кроме того, H. Н. Муравьев был недоволен грузинским обществом, которое «сразу передалось Паскевичу», — отзвук прежней распри между Ермоловым и грузинской знатью, пытавшейся отстаивать свои аристократические вольности.

Что же Паскевич?

Окончим чтение грибоедовского письма к Бегичеву (от 9 декабря 1826 г.), где «два старших генерала» ссорятся, с подчиненных же перья летят: «Кто нас уважает, певцов истинно вдохновенных, в том краю, где достоинство ценится в прямом содержании к числу орденов и крепостных рабов? Все-таки Шереметев у нас затмил бы Омира (т. е. Гомера. — Н. Э.), скот, но вельможа и крез. Мученье быть пламенным мечтателем в краю вечных снегов. Холод до костей проникает, равнодушие к людям с дарованием; но всех равнодушнее наш сардар; я думаю даже, что он их ненавидит. Посмотрим, что будет. Если ты будешь иметь случай достать что-нибудь новое, пришли мне в рукописи. Не знаешь ли что-нибудь о судьбе Андромахи^[14]. Напиши мне. Я в ней так же ошибся, как и в Алексее Петровиче» [Гр., т. III, с. 196].

Итак, Грибоедов в Ермолове ошибся: речь идет о дарованиях, к которым равнодушен сардар (восточное прозвище генерала). Сказано как будто в ответ на ермоловское сравнение Грибоедова с Державиным (оба «непригодны к делам»).

Ермолов не использовал, не предлагал истинного дела, возможно, уже в ту пору посмеивался над талантом не только государственным, но также и литературным (два года спустя пожалуется Пушкину, что у него от чтения Грибоедова «скулы болят»).

«Двойники» не выдерживают взаимного отражения — один в другом. Их разделяет деятельность, жажда деятельности…

Ермолов при всех его благодеяниях — препятствие на пути грибоедовского честолюбия. Теперь же Грибоедов готов примкнуть к партии Паскевича, препятствующей честолюбию Ермолова. Той партии, где Грибоедову уготовано поприще, деятельность. (Этот мотив неоднократно рассматривался в недавних работах С. А. Фомичева и А. А. Лебедева.)

Многие ермоловцы, как уже сказано, остались служить при Паскевиче, да у них и выхода не было: идет война, в отставку не увольняют. Иные вскоре блестяще отличатся: адъютанты, друзья и помощники опального Ермолова — Муравьев, Граббе, Воейков, Шимановский… Они проделают несколько кампаний, получат чины и ордена от нового «сардаря», но не отрекутся от прежнего: Ермолову постоянно пишут, при случае навещают, останутся близкими; у генерала на них обиды нет! Денис Давыдов, кузен, навсегда останется и другом Ермолова, хотя в 1827 г. писал: «Я готов был все забыть и все простить, если бы только дали мне хотя какую-либо команду. Право, я служил бы лихо, несмотря что начальник другой…» [Давыдов. Соч., т. I, с. 163].

Обида у Ермолова, кажется, только на одного человека. Может быть, потому, что он не похож на других. Или похож на него… К нам доносятся воспоминания, оценки того, что произошло между Ермоловым и Грибоедовым, и большая часть этих суждений огорчает.

Старый приятель Грибоедова Никита Всеволожский пишет брату 15 июня 1827 г. о Паскевиче: «Представь себе, что son factotum est^[15] Грибоедов, что он скажет, то и свято… Подробно все знаю от Дениса Васильевича» [Шостакович, с. 120].