«Быть может за хребтом Кавказа»

Эпиграф первой главы — еще один знак, ключ ко всему роману. В самом деле, автор «Горя от ума» ведь нарочито перебивал русские строчки письма звучанием далекого языка: так впервые возникает в «Смерти Вазир-Мухтара» образ Востока, где развернутся главные события романа.

Но кому же Грибоедов адресует слова арабской мудрости, стихи славного «лжепророка» аль-Мутанабби, о великом несчастье без истинного друга? Булгарину!

Тынянов знает, какие ассоциации вызовет у его читателей это имя, и, конечно же, очень рассчитывает на отрицательно-презрительную пушкинскую реакцию:

Коль ты к Смирдину войдешь,
Ничего там не найдешь,
Ничего ты там не купишь,
Лишь Сенковского толкнешь
Иль в Булгарина наступишь.

И если такому дурному человеку, подпевале тайной полиции (впрочем, даже ею презираемому), если ему сам Грибоедов пишет об истинной дружбе, очевидно, их связывают теплые, вполне приятельские отношения… Естественно, дальше возникает вопрос: что же может соединять столь противоположных людей?

И что за жизнь такая, если Грибоедов может, должен такие доверительные строки адресовать «Видоку Фиглярину»?

Но автор «Вазир-Мухтара» как раз и отыскивает ответ на этот и другие вопросы…

Читатель озадачен столкновением понятий: «Грибоедов — истинный друг — Булгарин». Эпиграф бросает тень на всех, в том числе и на главного героя, и на его проект…

Читатель озадачен — роман начался…

Мы же пока задержимся «на месте происшествия», у гремящего эпиграфа первой главы, и пройдем по каждому этажу этого удивляющего сооружения. Этажей — четыре: 1) арабская цитата — оригинальный текст и транскрипция, сделанная Грибоедовым, 2) перевод изречения на русский язык, 3) имя арабского автора, 4) автор и адресат того письма, в которое включен восточный стих.

Уже говорилось выше, что академик Крачковский поправил ошибки, сделанные Грибоедовым при копировании стихов аль-Мутанабби. Но верен ли перевод?

В первых изданиях грибоедовского письма (о них еще скажем, там свои загадки!) появился знакомый нам «тыняновский» перевод: «Величайшее несчастье, когда нет истинного друга».

Это толкование в течение 60 лет повторяли в разных собраниях грибоедовских сочинений и писем, пока на него не обратил внимания все тот же Крачковский. В специальной статье «Арабская цитата в письме Грибоедова», опубликованной в 1921 г., ученый вносит уточнение, хоть и не меняющее общего смысла, но сгущающее, заостряющее его.

Вместо «величайшее несчастье…» надо:

Худшая из стран — место, где нет друга [Крачковский, т. I, с. 159].

Знал ли Грибоедов, как перевести? Разумеется! Знал ли Тынянов поправку Крачковского? Без сомнения! Она была напечатана в «Известиях отделения русского языка и словесности Академии наук», в том издании, за которым Юрий Николаевич следил постоянно, где печатались важные статьи и документы как раз по его специальности. Что Тынянов знал, видно и по упоминанию в эпиграфе имени арабского автора — Иль-Мутанаббия (точнее, аль-Мутанабби). Между тем как раз Крачковский в той же статье 1921 г. сообщил, кем сочинена «грибоедовская цитата» (до того в России ее считали просто «одним изречением»).

Тынянов, сам первоклассный переводчик, знал поправку Крачковского («худшая из стран…»), но отчего-то ее не принял и во всех изданиях «Вазир-Мухтара» сохранил старую, менее темпераментную трактовку: «Величайшее несчастье, когда нет истинного друга».

Дело скорее всего в адресате грибоедовского письма, которое цитировалось уже в нашей работе, — Булгарин…

Нет, не Фаддей Булгарин, а Павел Катенин.

Февральское, 1820 г., письмо из Тебриза с арабской строкой писано ведь не Булгарину, но совсем другому литератору (о чем уже говорилось в I главе)! С Булгариным Грибоедов не был даже в ту пору знаком: впервые встретились летом 1824-го в Петербурге.

Но почему же Тынянов во всех изданиях «Вазир-Мухтара» прямо указывает: «Грибоедов. Письмо к Булгарину»?

Смешно даже предполагать, будто первоклассный ученый Юрий Тынянов, много и специально занимавшийся наследием Грибоедова, мог забыть, что известны шесть грибоедовских писем к Павлу Катенину (в том числе четвертое по времени, с «арабской цитатой»), что в пятом послании, от 17 октября 1824 г. (когда Грибоедов уже вернулся, а Катенина за вольные слова и поступки выслали из Петербурга в Костромскую губернию), легко отыскать «эхо» тех арабских строк об истинном друге, которые нас так занимают:

«Мы поменялись ролями. Бывало, получу от тебя несколько строк, и куда Восток денется, не помню, где, с кем, в Табризе воображаю себя вдруг между прежними друзьями, опомнюсь, вздохну глубоко и предаю себя в волю божию, но я был добровольным изгнанником, а ты!» [Гр., т. III, с. 162].