«Быть может за хребтом Кавказа»

«Пустопорожние земли, которых у нас бездна», — записывает Грибоедов незадолго до смерти [PC, 1874, № 12, с. 748]. В Петербурге это учитывали, и комитет, составленный из высоких чиновников министерского ранга, еще в 1827 г. огорошивает Паскевича эффектной идеей: переселить в Закавказье, к персидской границе, «восемьдесят тысяч малороссийских казаков» (см. [АК, т. VII, с. 319, 322], большое «Дело о поселении 80 000 казаков на границе с Персией» в [ЦГИАГ, ф. 2, оп. 1, № 2036]).

Выгоды представлялись несомненными.

Во-первых, на границах с враждебной державой появится крепкий заслон.

Во-вторых, уменьшатся расходы на армию: казаки сами себя земледелием прокормят.

В-третьих, усилится российское влияние «на азиатцев».

В-четвертых, «повысится благосостояние бедных малороссийских крестьян».

В-пятых, Украина «освободится от излишка населения» (подразумевается, конечно, беспокойное казачество, еще не забывшее о вольностях Запорожской Сечи).

Царю проект нравится, Паскевичу предлагается поскорее прислать свои соображения.

Генерал сослался на трудности военного времени и просил подождать, а затем прислал ответ, возможно написанный тем же генералом Жуковским. Петербургским министрам объяснили, что для 80 тысяч казаков потребуется не менее двух миллионов десятин удобных земель. Меж тем такого количества нет — «разве будут переведены природные жители, что, однако же, сопряжено с большими затруднениями»; угодия же, которые можно бы предоставить казакам, «подвержены такому зною и так пагубны для здоровья, что даже природные жители, избегая болезней и смертности, на сие время удаляются в горы и там имеют летние кочевья свои» [ЦГИАГ, ф. 2, № 2036].

Петербург тем не менее не желал отказываться от заманчивого плана, настаивал, и в 1828 г. были разосланы специальные офицеры для отыскания пустующих полей.

Грибоедов, конечно, об этом слыхал: может быть, именно потому и предлагал в своем проекте перевести русских крепостных на земли компании, что знал о сходных идеях правительства и тем более рассчитывал на успех!

Но вот войны с Персией и Турцией победоносно завершены, а вопрос все еще не решен. Любопытно, что чиновник, посланный к турецкой границе, где ожидали найти пустующие земли, дважды не смог проехать в тот край из-за снежных завалов, эпидемий — а в третий раз… подал в отставку! [там же, л. 52 и сл.].

В ту же пору один из самых влиятельных сановников, граф Петр Александрович Толстой, 26 ноября 1829 г. замечает Паскевичу, что «с окончанием ныне войны государь император ожидает от Вашего сиятельства помянутого донесения» [там же, л. 53].

Спорить не приходилось, нужно выполнять. Однако и на этот раз у генерал-фельдмаршала и его советников нашелся сильный козырь против столичных прожектеров, не считавших избыток зноя и недостаток земель достаточно веским аргументом.

Дело в том, что с присоединением армянских территорий туда началось довольно значительное переселение армянского населения из Персии; в свое время этому важному, спасительному делу немало помогли опыт и знания Грибоедова. «Число сих переселенцев, — отвечал Паскевич Петербургу, — предполагается так велико, что я в необходимости нахожусь уделять под их водворение земли из тех, которые назначены для малороссийских военных казаков; ибо помянутые христианские выходцы преимущественно предпочитают всем прочим странам Грузию и сопредельные ей провинции, сколько по опыту их жизни, столько и по климату, сходному с климатом их родины. Отказать им в переселении в наши пределы, когда они прибегают под покровительство России, будет, по моему мнению, несогласно с милосердием и справедливостью Его Императорского Величества, ибо сии несчастные должны подвергнуться сильному гонению магометан, во власти коих они останутся; с поселением же их в других губерниях, в местах, им не свойственных, будет их участи крайнее расстройство; и тогда при предстоящих им бедствиях нельзя ожидать от них пользы» [там же, л. 59].

Выходило, что там, в столице, царь и советники предлагают проекты жестокие, вредные, от которых сильно ухудшилась бы судьба и 80 тысяч казаков, и местных жителей: усилилась бы рознь между народами; здесь же, в Тифлисе, Паскевич, конечно, не питает особых чувств к переселенцам и думает не о гуманности, но о пользе, целесообразности с точки зрения имперской. Однако должно признать, что Паскевич с помощью толковых секретарей и советников в данном случае рассудил верно и, как любят говорить историки, «объективно прогрессивно…»

Судьбы народов, как видим, идут «путями неисповедимыми», и носителями блага иногда становятся люди, которых мы никогда не заподозрим в благих намерениях; так и вспоминается пушкинская фраза (относящаяся, впрочем, к другой ситуации): «Добро делалось ненарочно».

Еще и еще по грузинским архивам наблюдаем попытки переселения российских крестьян (а также землевладельцев) за Кавказ; попытки, понятно, нас особо интересующие «по грибоедовской линии».